Братья Щупа-Дубровы. Ещё одни человеки на моём жизненном пути. Пройдёт несколько лет, и они будут мной забыты, не вспомню я и их судьбы. А сейчас они для меня нечто большое, живое и интересное.

Младший Вадим торжествует, говорит обо всём с лёгкостью, а старший Игорь сожалеет, переживает. Разные они? Но тогда почему судьбы их браков одинаковы? Характеры одинаковы? Нет. Попались им случайно одинаковые женщины? Может быть.

- Игорь на суде великолепно говорил! - хвалил брата Вадим. - Он так говорил! Я просто не ожидал от него такого красноречия!

- Она ничего порочащего про меня не говорила, - бубнил в скатерть Игорь.

- Не верь, не жалей! - перебил брата Вадим. - Она просто была в шоке от того, что ты сказал: "Для сохранения семьи даже сейчас, даже после всего, я готов с ней жить!" Вот она и растерялась, она такого не ожидала.

Мне хотелось спросить у Игоря: а он согласился бы, если бы она так заявила? Но как-то разговор ушёл в сторону, и я не спросил.

  

Я был пьян, пьяны были и братья Щупа-Дубровы. Расплатившись, мы вышли из ресторана. Селезнёв сразу отстал от нас и отправился по своим делам.

Была поздняя ночь. Февральское чёрно-бархатное небо. На снегу огромные световые круги от уличных фонарей.

Домой мы не пошли. Мне хотелось услыхать песню "Отзовись". Вадим похвалился, что у него на магнитофоне есть всякие песни и "Отзовись" - тоже. Решили идти к нему. Шли по магистрали - проспекту Ленина - потом направо по какой-то улице мимо гипсового матроса со снятой бескозыркой. И вот на самой почти границе города трёхэтажный дом, где жил Вадим.

Тесный коридорчик безо всяких вешалок и крючков - пальто некуда повесить. Кухня, забитая немытой посудой и бутылками. Маленькая гостиная с коврами на стенах, с диваном и магнитофоном, водружённом на радиоприёмник.

  

Вадим, светя полузаросшей плешью, долго искал бобину с записью песни. Игорь, мерцая чёрными цыганскими глазами, показывал мне какие-то снимки в фотоальбоме. Наконец, зазвучал магнитофон.

  

  

Песню это я слышал когда-то, и она запала мне в душу.

Пронзительно тоскливые слова "белым снегом замело" хватали за сердце.

Где ты, Яна? Что же ты молчишь, не напишешь мне? Белым снегом замело наши гатчинские пути-дорожки.

И хотя в песне говорилось про геолога, идущего в снегах и ветрах, я соотносил себя с ним. Вокруг меня тоже мела вьюга, и не было рядом со мной Яны.

  

Слушая, я ходил по комнате. Потом Вадим дал мне листок бумаги и карандаш. Я стал записывать слова. Магнитофон повизгивал, как полуторка, взбирающаяся в гору.