Какое человеконенавистничество, какое людоедство и жестокость! Меня не принимают в партию. Жирное клеймо на всех документах: БЫЛ В ПЛЕНУ. Меня не допускают к ответственной работе. Что, я не понимаю, почему меня сунули в эту канцелярию и одели в мундир Акакия Акакиевича? Чтобы руководить, нужен допуск к секретным документам. Неважно, что, может, в работе никаких секретов и нет и не будет. Допуска мне не дадут.

Есть такая установка: расставлять кадры по политическим и деловым качествам. Когда нет политических, деловые и не рассматриваются.

Есть ещё и вторая мина: У меня нет диплома, я - практик. Институт сейчас кончать мне не по силам: стар. Оттого моё будущее в лучшем случае: мелкий служащий с постепенным ступенчатым понижением, в пределе - абсолютный нуль.

Притом, говорят, что у меня тяжёлый характер - тоже большая мина. Об этом мне твердят мои шефы - хозяева моей судьбы. Они ничего не хотят видеть, кроме моей раздражительности. Откуда она, чем вызвана - их не интересует. Сколько раз я рисковал жизнью во имя Родины! Я остался без руки в бою за Неё. Порой хочется взвыть. Я чувствую себя незаконнорождённым. Меня не принимают в семью эти люди, которых я защищал.

Проклятье тогда этому зверью в людском облике! Проклятье этой земле, по которой я хожу и которую отстоял кровью и здоровьем. Но она платит мне только отвержением. Проклятие такой жизни! На борьбу за очевидную каждому мою правоту я не имею сил. Может, их хватит на одно - смерть?!

Осень. Уже можно произнести это слово: в палисаднике жёлтолистая липа, в зелёные гривы берёз вплетены жёлтые пряди.

Вчера на совещании у ГАРЕНСКИХ присматривался к окружающим.

Меня несказанно интересует Верхолётов. Стоит рассказать, как он вёл себя во время выступления МОРОЗА.

Так просто не скажешь, что они неприятели; могут даже пойти в столовую-ресторан на первом этаже Заводоуправления и выпить по двести грамм. Теперь, правда, пьют они всё реже и реже: Морозу жена не позволяет.

Так вот, слушая Мороза, Верхолётов сначала набряк краснотой, закашлялся от удушья, потом успокоился, но всем корпусом решительно развернулся в сторону Мороза, пытался перебивать его. Гаренских его останавливал.

После Мороза Верхолётов взял слово для выступления и обрушился с критикой. Гаренских помешал ему говорить "вообще", сказал, чтобы говорил по существу.

А после совещания Верхолётов (О! Этак может только он!) взял Мороза под руку, и пошёл с ним, как хороший приятель.

Вид у Верхолётова львиный. Все мы считали его царём зверей. И я считал. Но, конечно, Верхолётов не лев, а маленькая шавка, правда, шавка вредная: при случае может и укусить… чужими зубами.