Мы ждали уже полчаса, когда ко мне заглянула техничка Ольга Ефимовна и сказала:

- Управляющий велел передать, что вас уже ждут на продбазе.

- Пешком не пойду! - крикнул я ей вслед.

Заремба скривил свой тонкий нос-флюгер. Семён Мальцев ушёл.

  

А я в этот раз я решил выдержать характер. Какая-то вертихвастка-секретарша, видите ли, уехала со знаменитым Павлом Ивановичем на Ис на смирновской машине, а Смирнов взял автобусик со словами: "Мне надо". И вот комиссия сорвалась. Позвонили мне ещё раз с продбазы. Я извинился.

Я сегодня ночью почти не спал. Сейчас раннее утро - 6 часов. Через три часа ко мне зайдёт Евгений Михайлович Школьников. Я обещал дать ему рекомендацию для вступления в партию. Далее он должен заверить её в горкоме и обкоме.

Он уволился и уезжает из Качканара.

Моё обещание ему было дано давно. Мы выпивали, был с нами и Холявко. Разговор зашёл о возвращении Школьникова на работу главным инженером завода стройматериалов. Водка и умело подтасованные Школьниковым и Холявкой факты, и я пообещал Евгению Михайловичу дать рекомендацию.

Вчера он зашёл ко мне, совершенно трезвому, и я, в душе терзаясь, борясь с собой, со своим несогласием, всё-таки снова подтвердил: "Да, напишу".

И вот вчерашний вечер, ночь и сегодняшнее утро для меня испорчены. Не могу я дать рекомендацию - пропуск в нашу партию - такому человеку, как Школьников. Не могу, не имею права. И я должен буду сказать человеку правду, огорчить его. Как мучительно тянется время в ожидании его прихода!

Почему я виноватюсь перед Евгением Михайловичем? Потому что мы вместе выпивали? Да-да. Именно поэтому. Другой причины нет. Я стыжусь самого себя: какой же я малодушный человек, до чего же партийный недоросль!

  

У меня сидел Кадачиков Сергей Васильевич из Сантехмонтажа, когда дверь отворилась, и на пороге показался Школьников. До этого он мне два раза звонил, обещался зайти, и вот он здесь.

- Я уезжаю из Качканара 18-го, - начал Школьников издалека.

Его толстое лицо с оливковым загаром, не смываемым ни мылом, ни временем, малоподвижное, загустевшее в СВОЁМ запрятанном, было, как всегда, непроницаемым. И глаза, серо-синие, ничего не выражали. И говорил он, как всегда, тихо, быстрой вязью слов спеша слить в одно явно не сливаемое, не глядя на того, к кому были обращены его слова.

  

Прячете глаза, товарищ Школьников? Думаете за водочку купить себе право войти в партию? Нет, этого не случится, потому что я, один из десяти миллионов, охраняющих вход в партию, не пропущу вас. Нет, не пропущу!

Как нехорошо показывать фигу в кармане! - думал я про себя. Выньте руку, товарищ Басов! Сложите пальцы в фигу и поднесите их к его лицу, прямо и честно скажите "нет"!

Примерно таково было моё внутреннее состояние, когда я слушал Школьникова, ненужную, всем известную повесть об отъезде из Качканара на родину, в Ленинградскую область. Слушал и ждал того неминуемого момента, когда он скажет, зачем пришёл, когда он попросит рекомендацию.