Такое важное событие, и вдруг в посёлке никто об этом не знает. Я, конечно, рассказал Степану Копылову, он был тогда редактором газеты-многотиражки. Убеждал Степана, что об этом надо дать знать читателям.

Об этом же спустя несколько дней я заговорил в какой-то компании. И был поражён: никто не удивился. А потом оказалось, что наш уважаемый Владимир Иванович первостатейный фантазёр, каких ещё и не встретишь.

Он и с Покрышкиным, трижды Героем Советского Союза, и с другими, столь же знаменитыми лётчиками-ассами, хорошо знаком - так, что называет их именами уменьшительными. Он с ними, бывало, выпивал. Ему рассказывал сам трижды Герой генерал-лейтенант Кожедуб, как он хоронил сына Сталина, Василия Сталина в Казани.

Василий Сталин был выслан в Казань и там скончался. Неделю лежит в морге, и никто не знает, как с ним поступить. С одной стороны: генерал в отставке и сын великого Сталина. С другой стороны: опальный человек. Секретарь обкома не знал, как поступить. Тогда Кожедуб вылетел из Москвы и похоронил Василия Сталина с воинскими почестями.

Из рассказа Владимира Ивановича следовало, что этот Кожедуб чуть ли не спрашивал совета, как ему поступить.

  

С такими мыслями я и пришёл на сцену и сел во втором ряду.

  

С трибуны Гаркачёв зачитывал доклад. Я слушал его рассеянно: доклад мне был известен. Я видел спину Гаркачёва. Странно мне было наблюдать выступающего не из зала, а из президиума. Гаркачёв держал правую руку в кармане своих узких брюк цвета морской волны, и ноги его то подрагивали, то вдруг затвердевали в коленях, он приподнимался и, опускаясь, кособочил свои фетровые ботинки. Волнуется? Конечно. Знает ли он заранее, что его снова выберут председателем? Несомненно. Это уже решено, и Федя дал своё согласие. А вот, поди ты, волнуется человек.

  

За столом президиума я видел сильно сутулого, почти горбатого бригадира Грязнова из СУ-7, нахохлившегося Бесова, Федю, пригнувшегося чуть ли не до самого стола, ни на кого не смотрящего, Клыкова в отлакированном кожане, Гонзова и ещё кое-кого из рабочих, а также пустующий стул докладчика.

Федя застыл в позе каинова одиночества. Кимарит сзади него подвыпивший Холявко.

Три живых цветка на столе: один в центре - чайная роза - против Селянина. Два "Ваньки мокрых" - по бокам. Дешёвенькие цветки с простенькими яркими цветками.

  

- … 84-м бригадам присвоено звание "Бригады коммунистического труда", - говорил Гаркачёв. - 254 человека получили звание "Ударника коммунистического труда".

  

Я смотрю в зал. В дальней стене - четыре окна кинобудки. На потолке хороводились плафонами люстры: центральная карусель делилась на четыре ветки, шедшие к углам. Четыре двери, задрапированные вверху мятым красным плюшем. Над плюшем красные светящиеся фонари с надписями "ЗАПАСНОЙ ВЫХОД". На стенах около сцены чёрными грачами уселись бездействующие сейчас прожектора освещения.