Через несколько минут вошла Елизавета Павловна, молодая полная женщина в очках, с красиво вьющимися светло-русыми волосами, собранными в пучок на затылке. Оправляя на себе юбку, она подала сброшюрованную тетрадь с цифрами, напечатанными очень плотно и мелко.

- Она ещё не подписана Миллером, - предупредила Елизавета Павловна.

- Эта та же, что и у Булатова? - спросил Терентьев.

- Да-да, конечно.

- Тогда всё.

- Вы только не потеряйте.

- Нет-нет, не беспокойтесь, мы вам её вернём.

Терентьев взглянул на часы.

- Давайте писать. Время идёт. В пять часов наша машинистка уходит…

Он принялся переписывать начисто то, что было согласовано.

- "… Выполнение плана по генподряду, - говорил он и писал. - Составило 89%...

- По государственному плану, - поправил Козлов.

- Пиши, Сергей Иванович, пиши, - беспокойно сказал Терентьев. - Не успеем напечатать.

- Почему бы не попросить вашу машинистку остаться? - спросил я.

- Каждый день остаётся. Замучили, - ответил Тереньев.

- Я могу нашу машинистку вызвать. Она напечатает, - предложил я.

- Ну, вызови.

  

Вошла парткомовская машинистка, немолодая, но быстрая женщина. На ней была старенькая вязаная кофта и простая чёрная юбка.

- Не могли бы вы остаться? - спросил у неё Козлов.

- Я в пять часов должна…

  

Я обратил внимание на её лицо. Землистое с сизоватой бледностью оно было лишено каких-либо чувств. Мне раньше её лицо таким не казалось. Я попытался заглянуть в глаза и ничего, кроме холодящей душу ровности, не увидел там.

Я знаю её второй год. Другие, наверно, знакомы с ней несколько лет, она давно работает в парткоме. А кто знает, чем живёт эта женщина с худым лицом, густыми бровями и ресницами, за которыми не сразу разглядишь глаза, в которых под пугающей ровностью выражения глубоко прячутся чувства?

Может, она из тех героических женщин, что шли на подвиги в годы революции и Гражданской войны? А может, она замучена своим мужем-тираном и этой ровностью загородила своё горе? Может, она хочет красиво одеваться, но не имеет возможности и не смеет о том сказать?

Что мы понимаем в людях, нас окружающих? Видим, что работают. Видим, что хорошо работают. Слышим, как разговаривают, но мало их замечаем, если только каким-нибудь чрезвычайным поступком они не привлекут к себе внимания. И только когда они споткнуться, мы начинаем копаться в их душах, выискивая причины происшедшего. И только тогда убеждаемся, что мы ни черта не знаем о людях, идущих по жизни рядом с нами.

  

А Терентьев продолжал обосновывать отказ машинистки остаться.

- Вот работает человек, а как получать, так меньше всех. На участках всем машинисткам платят по 70 рублей, а наша получает только 60 рублей. Ну, не безобразие ли? - шумно возмущался он. - Ей давно предлагают перейти на участок, обещают 80 рублей. Что мы будем делать, если она уйдёт?