Я читал этот литературный бутерброд и думал: с какой лёгкостью мы иногда ваяем героя, отказывая живому человек в особенностях его характера и натуры, только чтобы наш герой подходил по заданный шаблон. В результате имеем карикатуру на героя.

А Федя доволен. Его имя муссируется в печати, звучит в радиопередачах, тем самым его образ приобретает определённый ореол правильности и праведности.

Прослушав по радио или прочитав в печати вот этакий опус, кто-то и впрямь подумает, что это рассказ о живом Феде Селянине. Я же, знающий Федю, скажу, что изображён не настоящий Федя, а загримированный. Между Федей жизненным и Федей литературным большая разница. И мне очень хочется счистить с Феди грим и показать, да и самому увидеть, настоящего Федю Селянина. Правда жизни в том, что настоящий человек, как правило, соткан из противоречий. Отразить эту правду, раскрыть природу чувств и поступков - в этом задача литературы как зеркала жизни. И надо признать, что писатель-очеркист со своей задачей не справился. Двойка ему за этого казённого праведника, каким он показал Федю.

  

Вот какими впечатлениями и знаниями пополнилась моя память и моё сердце после нахального посещения Фединой квартиры.

Прочитав, я не сказал Феде про ходульность его образа. Наоборот, я похвалил очерки. Я видел, что от меня ничего и не ждали, кроме похвал. Я послушно выполнил тайное желание моего недавнего друга. Если бы мы были по-прежнему друзьями, я бы не сказал Феде тех слащавостей, которые произнёс в тот вечер. Я бы сказал правду и не стал вводить его в заблуждение. Я уже не жалел Федю, как не пожалел он нашу дружбу, потому что никаких дружеских чувств ко мне у него никогда и не было, а были такие чувства, которые питает нога, нащупывающая очередную ступеньку при восхождении вверх.

  

Кто-нибудь из знающих меня по службе, прочтя эти записки, мог бы сказать: "И какой такой дружбы ищет сорокавосьмилетний седоголовый Басов у тридцатилетнего секретаря парткома Феди Селянина? Что он, ребёнок этот Басов или красная девица, ищущая друга сердца, которому можно было бы доверить свои тайны?"

  

Однажды, уже весной этого года, ко мне в квартиру ввалилась пьяная компания: Федя и братья Сенченко.

Как только они вошли к нам в квартиру, все стали раздеваться по первому же приглашению, а Федя стоял в дверях одетый: в шапке и в пальто. Из-под пальто виднелась черная рубашка с расстёгнутым воротом.

Странная вдруг проявилась у Феди застенчивость.

- Вы извините нас, Сергей Иванович, - говорил он в ответ на мои приглашения раздеться. - Мы стесним вас… Мы…!

У меня была водка, и мы сели за стол. Сенченко позвал моего соседа Женьку Клыкова. Тот пришёл с гитарой, на которой мастерски играл, и веселье началось. Сенченко плясал вприсядку. Он был здорово пьян, мой первый покровитель и наставник здесь, на земле Качканара. Отплясал и смотался домой, забыв у меня свои калоши. Федя же весь вечер просидел, едва притронувшись к стопке. Он опять не пил в моём доме.

  

Женька Клыков стал говорить Феде, что тот напрасно бросил диссертацию и теперь начал заочно учиться в горном институте.

- Ты меня извини, Федя, но партийная работа у тебя не получается, - говорил Женька. - И вообще, Федя, ты разбрасываешься. Зачем тебе горный институт? Ты хочешь стать инженером? Зачем? У тебя все данные для научной работы.