Да, она меня признала, подумалось мне. Но как в мертвецах не хотят узнавать живых, так и она не хотела меня узнавать. Демонстративно не хотела, с вызовом.

- Вас зовут Ганна, Ганна Бурмистренко? - спросил я.

- А вот и не отгадали! - воскликнула помощница Ганны, Кеша, как бы посвящённая в заговор неузнавания. - У неё другая фамилия.

Ганна повернула голову в её сторону, и Кеша ретировалась.

- Вам ничего не говорит фамилия Басов? - снова шагнул я к прилавку.

Она даже не удостоила меня взглядом.

- Нет.

Нахлынули новые покупатели, и я, постояв ещё некоторое время, вышел из магазина.

Я шёл, не оглядываясь, разговаривая мысленно с той, которую я никогда уж больше не увижу.

"Ну, хорошо, Ганнуся, ты не желаешь меня признавать. Но через три десятка лет это, по меньшей мере, смешно. И потом, что я сделал тебе плохого, чтобы так меня… ненавидеть? Ты нашла себе другого, а я вернулся в семью, к сыну. За то, что я был неблагодарен? Так ты же знаешь меня, я чувствами за благодеяния не плачу. Как там Асенька? Наверное, давно сделала тебя бабушкой. Как там твой сын… "вылитый Серёжа Басов"? Меня эта новость, признаться, встревожила. Хотел напроситься к тебе в гости, чтобы посмотреть на него. Это правда, что у тебя есть сын, и он похож на меня? Почему ты не обернулась даже в мою сторону? Как бы я хотел видеть твою прежнюю улыбку! Скажи, что ты пошутила с моим неузнаванием. Ну, вижу же по всему, что тётка Зоя тебе сказала о моём приезде. Скажи хоть одно слово "Здравствуй". Не хочешь. Смешно ненавидеть через столько лет. Постой, постой, это в тебе не ненависть говорит. Ты, что, всё ещё любишь меня, Ганнуся? Любишь, да? Ох, Ганнуся. Ганнуся, распрекрасный ты мой человек! Всю жизнь любить, ждать и ненавидеть. Ждать, когда придёт этот день, день мести, и… дождаться! Здравствуй, Ганнуся, и прощай. Я больше не потревожу тебя. А сыну, на меня похожему, скажи… Убила ты меня, Ганнуся."