В Шуе родные не советовали мне ехать на Урал, к жене и сыну. Страшили возможными бедами, вплоть до убийства. Советовали отступиться и не мешать Кате налаживать жизнь с новым мужем.

Вопреки советам родных я поехал и привёз свою семью в Шую. Мы поселились на время у отца и мамы, в их маленьком домике.

Ганна прислала мне телеграмму, она спрашивала, счастлив ли я. Я ответил, что безмерно счастлив.

 

На какое-то время раны, рухнувшая семья и многое другое выбили меня из колеи нормальной жизни, и я стал пить. Конструктор без правой руки - какой работник? Пойти в сторожа не позволяло самолюбие. Инженером - диплома нет.

Трудно жилось, всяко приходилось зарабатывать на хлеб: и мыло варил, продавал на базаре, и "спекулировал": ситец возил на Украину, возвращаясь домой с продуктами. Сорок Седьмой год был ужасно голодным: варили супы из свекольного листа. Шурик заболел менингитом. Чтобы спасти его, нужен был пенициллин, он стоил больших денег. Таких у меня не было. Продал мамину корову, отнёс деньги в сберкассу, и они сгорели в денежной реформе. И ни лекарств, ни денег, ни коровы. Шурик, правда, выжил, но приобрёл осложнение: эпилепсию.

Надо было устраиваться на серьёзную работу. Вся моя довоенная жизнь была связана с предприятиями цветной металлургии. Обратился я в Минцветмет, к Миронову Александру Алексеевичу, никельщику. Оказалось, меня помнили и в Кыштыме, и в Орске и в Реже. Выбрал я Урал, Красноуральский медеплавильный завод, где была свободна должность начальника проектно-конструкторского отдела.

 

Всё дальше и дальше уходила в прошлое война, а вместе с нею и мой Крестный путь по оккупированной немцами Украине, приведший меня через многие беды в "тихую" Полтаву.

В основном и в главном всё в стране оставалось по-прежнему, как было и до войны. Всё так же велась классовая борьба. Выискивали врагов и уничтожали их. К старым врагам война прибавила миллионную армию новых "врагов", побывавших в плену и поживших на оккупированной врагами территории. С особым пристрастием и жестокостью преследовались так называемые "власовцы". Вкупе все осуждённые "враги народа" наполняли тюрьмы и лагеря на Дальнем Востоке и Крайнем Севере.

 

Не берусь судить: когда, в какие времена довоенной или послевоенной жизни, было труднее. За десять "сталинских" лет под дамокловым мечом преследований хлебнул я вдоволь горечи и унижений. За десять послевоенных лет - тоже. Бывший политрук, бывший подпольщик, бывший партизан - и никаких документов в доказательство.

Партбилета нет? - Нет. А он был? - Был. Куда же он подевался? Изжевал листочки в смертной камере перед расстрелом? Не более чем красивая придумка.

 

О жизни сразу после войны писать - так это ещё не одна книга выйдет. Когда-нибудь…