- С нас достаточно одного: вы сдались в плен врагу. Комиссар в плену у фашистов? Одного этого вполне достаточно, чтобы предъявить вам обвинение в нарушении присяги. Подождите возмущаться. Я ещё не то вам скажу. Вы пришли сюда не с раскаянием, а чтобы покрасоваться. Все ваши "побеги" и "расстрелы" и то, с каким пылом вы о них повествуете - уж слишком похожи на истории про графа Монте-Кристо, великого мстителя.

Сидевший поодаль капитан добавил:

- Скорее, про Остапа Бендера - великого авантюриста.

- Это же настоящий детектив, - продолжал майор. - И зачем вы все это выдумали? Наверное, вы совершили много преступлений. Надо же! Комиссар попадает в плен и проявляет "героизм" и "находчивость"?!

Капитан на это добавил:

- Прошёл огонь и воду, и медные трубы, и чёртовы зубы, и Крым, и Рым! Такого голыми руками не возьмёшь!

Моё терпение кончилось.

- Издеваетесь, гады! Ещё одно слово и…!

Я вскинул винтовку, выстрелил в потолок и увидел, как прижались к стульям майор с капитаном.

Не зайти к Ганне я всё же не мог. Я хотел обнять её и сказать великое спасибо. Она как "жена" приймака стоически сносила презрение и наговоры родной тётки и насмешки окружающих. Даже брат Пётр и вторая тётка Зина, проживающие в своих домах на той же Горе Марата, не знали что "замужество" Ганны было фиктивным. Она скрывала это от всех.

Конечно, на чужой роток не накинешь платок. Всякое о нас говорили, даже сообщали Ганне, что я изменяю ей с другими. Ганна "негодовала", а, оставшись одна, смеялась от души.

 

Приход Красной Армии для Ганны двойной праздник: во-первых, нет больше фашистов в Полтаве; во-вторых, сестра Лидия, коммунистка, теперь вернётся из эвакуации и привезёт дочку Асеньку.

Я думал о двойном празднике, а, оказалось, что он тройной. Я вернулся из леса живой и невредимый, её беспокойный квартирант, а для всех "муж". Труднее трудного и для меня, и для Ганны было это полугодовое сожительство. Я видел, что нравлюсь вдовушке и… не имел права переступить через моральный закон. Ни на минуту я не забывал, что на далёком Урале меня ждут Катюша и трёхлетний сын Шурик.

 

Я знаю свои недостатки, свою влюбчивость, вызывавшую страшную ревность у моей уралочки Катюши. Порой она даже преувеличивала её опасность. Но с красавицами мне не везло, а к некрасивым я был равнодушен. Симпатичные и миловидные - вот моя погибель. И верное тому доказательство моя Катенька. Женился я в девятнадцать лет на шестнадцатилетней пионервожатой и пронёс чувство к ней - так и не поняв, что это такое - через всю жизнь. Нечто подобное начинал питать я и к Ганне, пугался своего чувства, сменил квартиру и, кажется, достиг желаемого: поборол себя.