Потом я стоял у подвального окна разрушенного дома перед надписью мелом КОЗАК. Рядом стоял Николай Широбоков. Постояли молча и отошли.

- Можешь сказать что-нибудь новое? - спросил я его, и он меня понял.

- К сожалению, ничего нового, Сергей. За какую ниточку не потянешь, везде обрыв. Убийца "сделал свою работу" квалифицированно.

- Что, и это "до после войны"? Идём к Асе Кияшко, Николай. Я с ней поговорю в присутствии всех товарищей.

- Ты этого не сделаешь. Чтобы бросить в лицо такое обвинение, надо иметь факты. А у нас одни предположения.

- Она первая увидела мёртвую Варю. Она незадолго до этого была арестована гестапо и допрашивалась. Она давала подписку. А что если это была подписка о сотрудничестве? Из гестапо просто так живыми не выходят. Костя-радиотехник погиб. Токарь погиб и вся его группа. А могли бы жить, но не захотели стать предателями. Необходимо следствие. И немедленно, пока мы не разбрелись по фронтам.

- Ты думаешь, следствие так быстро завершится? Мы же здесь долго не задержимся. Так что…

- Так что я вижу, куда ты тянешь: "до после войны". А тогда попробуй нас всех собери да сведи вместе. Пусть не закончат, пусть хотя бы начнут по горячим следам. Нельзя давать время врагу замести следы преступления.

- Понимаю тебя, Серёжа, всё понимаю. Пусть начнётся следствие. А мы оставим следователям свои показания. Завтра в отчёте упомянем главное и все подпишем. Только без взаимных подозрений. Изложим факты и всё.

Мы возвращались с Широбоковым на Гору Марата. Я не хотел к нему заходить. Мне ещё нужно было увидеть Ганну. На крылечке у Широбоковых сидела женщина во всём чёрном.

- Надя? - первым признал я Надю Шишикину.

- Дождалась…

Это была не та Надя, которую я знал в КБ: недавняя боевитая хлопотунья, вмешивающаяся во всё, на всё имеющая своё мнение. Надя, которую из-за речистости некоторые считали пустышкой, сейчас поблекла и сникла.

Мы с Широбоковым стали допытываться, что случилось.

Она расплакалась. Заболели дети, которые составляли всё счастье и смысл её жизни, они лежали в жару второй день.

- Давай, Никола, к Степанищевым, - скомандовал я.

 

А мы с Надей пошли к ней на квартиру. По дороге она призналась ещё в одном.

- Серёжа, Гаманенко собрался в Харьков.

- Гаманенко? Разве он не с Визнером за Днепр?

- Приходил сегодня ко мне. Мы живём неподалёку. Вечером собирается в путь. В Харькове у него жена и дети. К ним спешит.

- Семья у него была в эвакуации, уехала с заводом. По крайней мере, он мне так говорил, - удивился я.

- Да нет. Они живут в Харькове, в посёлке Евгеньевка, - вытерла слёзы Надя.

- А зачем он к тебе приходил?

- Просил совета: идти или не идти.

Мне послышалась в голосе Нади тревога за Гаманенка, и я сказал:

- Затеряться хочет.

- Да, но он же ничего не сделал. Его привезли из Харькова и заставили монтировать мостовые краны. Работал на немцев. А кто не работал, Серёжа? И ты, и Широбоков, и Лёся Миловцев, и я. Но мы почему-то не бежим, а ему бежать надо? Он нас же и боится.