Ребята прижали к щекам приклады карабинов. Свищ спокойно и глубокомысленно рассматривал немецкую, с длинной деревянной ручкой гранату, которую держал в руках. Красивый Гога бледнел, сжав губы. Большеголовый, с орлиным носом Вано не выпускал из рук пулемёт, суча от нетерпения ногами в коротких, широкораструбных немецких сапогах. Бородач Максим, подражая Серьге Свищу, с видимой небрежностью протирал круглые, как яблоки, гранаты.

У меня в руке наша русская винтовка со штыком. От неё входит в меня необъяснимая сила и уверенность. Такую винтовку я держал в руках в последние дни и часы обороны Севастополя, на мысе Херсонесе. С нею в руках, держа наперевес, шёл в последнюю, Третью, волну на прорыв в горы, к партизанам… Мы не прошли, пали. Раненым, я выпустил её из рук. Теперь мои руки разожмутся разве только мёртвые. Живой, я оружия не выпущу…

 

- Стрелять по моей команде, - говорю я.

- Понятно, командир, - усмехаются хлопцы-бородачи. А я смущён: кого предупреждаю?! Все они - бывшие вояки, многие командовали, судя по их выправке.

- Идё-ё-ёт! - повторяется предупредительная команда, командир с комиссаром нервничают.

Подвывание мотора всё ближе и ближе. Судя по трудному, запалённому дыханию машины, автомобилю нелегко давался подъём, видимо, он перегружен.

- Грузовая, - шепнул мне Гога.

- Легковушка, - не согласился с ним Вано.

- Приготовиться! - подаю я команду и вижу, как мои хлопцы-бородачи передёргивают затворы винтовок, а Серьга рукой взялся за белый шнур гранаты, готовый дёрнуть его на себя.

 

Машины ещё не было видно за гребнем дороги. Но её подвывание казалось нам оглушительно громким. По особой звучности можно было определить, что это была легковушка, но тяжело нагруженная.

 

Наконец-то показался верх легковой тёмно-синей машины "ваген". Ребята смотрят на меня и на приближающуюся машину. Почему они не стреляют? Ах да, ждут, когда я отдам приказ.

 

И в мгновенье перед тем, как отдать команду, я вижу, как стреляются командиры и комиссары в воде, под башней Херсонесского маяка, вижу тела расстрелянных моряков на аэродромном поле, вижу зачугуневшие на холоде лица деда и внука, повешенных возле полтавской Управы, вижу пустые, изъеденные муравьями, глаза Вари.

 

- Бей! Бей! Бей! - кричу я вместо уставного "огонь!" - Бей гадов!

И мои крики тонут в треске винтовочных выстрелов и грохоте зенитного пулемёта. Вижу, как пули дырявят кузов, приближаясь к кабине.

В считанные секунды всё было завершено. Машина стояла неподвижная и не отзывалась на выстрелы. Надо было выскочить из кювета, подбежать и рвануть на себя дверцу машины.