На Гору Бабефа, к мадам Пархоменко, хозяйке Ганниной квартиры, я наведался в середине дня как бы для того, чтобы возобновить с "женой" прежние отношения.

Мадам Пархоменко любила поговорить о любви и об отношениях, особенно с мужчинами.

Я знал, что она мать Николая Кобылина, и это, учитывая наши с Николаем отношения на работе, делало меня осторожным в болтовне с его матерью.

Надо сказать, что оказавшись на оккупированной территории, я неожиданно для себя очутился в неком паноптикуме крайне интересных человеческих личностей. Я с жадным любопытством вглядывался в каждого, пытаясь понять: какой чудесной водой они спрыснуты, что так оживлённы и смелы, так свободны. Неужели придёт время, и, спрыснутые мёртвой водой тоталитаризма, они утратят дух свободы и вольности, застынут в косной окаменелости застоя?

 

Наталья Всеволодовна в этом музее была весьма симпатичной дамой лет сорока пяти: в высокой и тонкой фигуре - следы стройности, в лице - следы красоты, блеск белоснежной кожи; в поведении - следы утончённого воспитания и особая сахаристая ванильность в голосе, которая приобретается годами жизни в обществе людей аристократического происхождения.

Выглядит Наталья Всеволодовна моложе своих лет, хотя от первого брака у неё взрослые дети: сын и дочь. От второго брака двое мальчиков: Вадик и Толик.

Про первого мужа она молчит. Про второго говорит, что он был землемером и ушёл воевать за красных. Это пренебрежительное отношение к образованному человеку, окончившему землеустроительный техникум, плюс пресное выражение лица, плюс серенькое платьице, плюс порванные туфельки на босу ногу - всё это говорило о крушении всех надежд Натальи Всеволодовны.

 

К этому времени я прожил у Ганны полтора месяца, и с хозяйкой дома мы перебрасывались по утрам и вечерам только короткими приветствиями - знаками вежливости. Она постоянно была погружена в домашние дела.

Особую привязанность она питала к старшим детям: 22-х летнему Николаю и 20-ти летней Брониславе, служившей переводчицей при гебитскомиссаре. Пятилетние двойняшки пролетарского происхождения: косоглазый суетливый Вадик и не по-пролетарски высокомерный Толик интересовали её не больше, чем домашняя собачонка Бобка.

 

Ей было абсолютно всё равно, на каких основаниях я проживаю у Ганны. Мы сказали ей, что мы - муж и жена, и никаких справок она не потребовала.

 

Я очень хотел поговорить с ней о её сыне Николае.

В конструкторском отделе мои коллеги-сотрудники были в значительной степени понятны и предсказуемы: коммунист Володя Пиддячий, технократ Добряк, анархист Семченко, националист Шикула, обыватель Нагирняк, максималист Моргуль, даже милейший друг Раевский. Но Николай Кобылин оставался для меня туманным пятном. Его высокомерие было каким-то чужеродным, ничем не объяснимым и не шло ни в какое сравнение с шикуловским. Он умел как-то по-особенному, не замечая, смотреть "сквозь" вас, как будто вы были пустым местом. Ни с кем, кроме Елены Викторовны, он не мог найти темы для разговора. Он даже к немцам не проявлял никакого интереса. И Печорина из него явно не получалось: он был слишком неловок в своих любовных ухаживаниях. Что же такое тогда был Николай Кобылин? И это я хотел выяснить, беседуя с Натальей Всеволодовной.