Костя стоял передо мной, бледный от выпитой вчера самогонки и от Галиного шёпота: "Человек оттуда…"

- Надо, значит - надо. Пойду. Готов погибнуть, - сказал Костя.

- Погибать проще всего. Надо жить и побеждать, - сказал я обязательные слова. - И на трезвую голову.

 

В назначенный день Костя ушёл на работу и… не вернулся. Вечером к нам прибежала в слезах Галя, сказала, что Костю взяли в гестапо. Больше она ничего не знала. Сказал ей об этом парень, работавший в мастерской вместе с Костей. Она не знала этого парня, а он не назвался.

 

Надо было принимать меры. Ждали, что последуют аресты.

Галю мы укрыли у дяди Вани на загородном участке, затем перевели к Шуре Пасько под село Коваливку.

Мне пришлось срочно "заболеть", чтобы не ходить на работу и сменить квартиру, якобы поссорившись с Ганной. Я поселился у Петра Бурмистренко, потом перешёл к Сергиенкам, его родственникам по жене.

А спустя два дня Широбоков узнал через знакомого переводчика из гестапо, что "парнишка" умер, никого не выдав.

Гале мы сказали, что Костя в гестапо ведёт себя, как настоящий герой, и что принимаются меры к его освобождению. Потом Галю уверили, что Костя отправлен в "лес". А Кости уже не было в живых.

Март Сорок Третьего года дышал неопределённостью. По отдалённому артиллерийскому грому мы гадали: далёк или близок день освобождения города. Немецкие войска уже не шли за Полтаву, окапывались здесь.

 

У врача Ганна купила для меня освобождение от работы. Днём мы с Лёськой Миловцевым запирались в комнате и писали листовки: наверху - красная звёздочка, внизу - подпись "ПК". Как хочешь, так и понимай: Подпольный Комитет, Партийный Комитет, Полтавский Комитет.

Мы с Лёськой, кажется, облазили все частные комиссионные магазины в поисках устройства, из которого можно было бы сделать множитель шапирограф. От руки писать листовки было очень утомительно и непроизводительно.

Ночами по Панянке и Садовой, по боковым улицам уснувшего города, пробирались, крадучись, люди в фуфайках и расклеивали самодельные листовки. Только редкие (единицы!) были посвящены в наши дела и знали имена отважных ребят-распространителей.

 

Активизировало свои действия и гестапо. Начались аресты и расстрелы, хотя внешне жизнь в городе оставалась такой же безмятежной: так же по утрам работали базары в центре города и на Панянке; так же шпацировали панёнки с фрицами мимо банка по тщательно вычищенной улице Республики; так же стоял в дверях заколоченного Музея немец в строгих очках; так же гнали через город колонны военнопленных на запад. А на чугунном мосту через Ворсклу стоял как бы в задумчивости человек в гестаповском мундире.