Едва я успел вернуться из полка, как меня вызвали в штаб армии. "Языком", добытым с такими потерями, заинтересовалась контрразведка армии "СМЕРШ". Полковник СС заговорил, и сведения, сообщённые им, были важны до чрезвычайности.

Против нашей 7-й армии действовала власовская армия, оснащённая танками и самоходками. Роль власовцев была очень важна. Времена менялись… Когда-то эсесовцы гнали власовцев в бой под дулами автоматов. Теперь же немцы, считая войну проигранной, берегли свои головы. И самые боеспособные и надёжные части эсесовцев под конец войны прятались за спинами власовцев. Власовцы же, а с ними вместе украинские националисты, бандеровцы, полицаи, бургомистры - все, кто сотрудничал с немцами, уходили на запад. Им нечего было терять, и они сражались с неслыханным ожесточением.

Полковник с русской фамилией сообщил, что группа высокопоставленных изменников родины связалась с нашими союзниками и вела переговоры о переходе в их зону ответственности. У союзников была разработана хитроумная операция по захвату и транспортировке власовцев в свою зону оккупации.

Сведения, раскрытые "языком", породили у СМЕРШ армии план дерзкой операции. Нужен был подходящий человек, потому меня и вызвали в штаб.

  

- Командир разведроты гвардии Басов прибыл по вашему приказанию, - доложился я полковнику Черёмухину.

- Вольно, присаживайтесь. Давно с вами хотел познакомиться, - заговорил полковник, не обращая внимания на моё неуставное звание "гвардии Басов". Видно, был наслышан обо мне. - Курите, - пододвинул он раскрытую пачку папирос "Казбек".

Был он невысок, но ёмок в груди и, чувствовалось, силён физически. И весь был как бы заморожен: искрились изморозью брови, нависавшие над глазами и седой ёжик волос на голове.

Я тогда не знал, зачем меня вызвали, и на возможное предложение работать в контрразведке готовился ответить отказом. Всё ещё живы были в моей памяти приёмчики смершиста Комиссарова, к слову, оказавшегося хорошим человеком.

Полковник Черёмухин с интересом смотрел, как я присел на стул, готовый в любую секунду вскочить. Он следил за моими руками, за тем, как я беру папиросу, как прикуриваю. А я чувствовал себя неудобно. Толстые огрубевшие пальцы никак не могли ухватить тоненькую папироску - мяли, катали. Смяв папиросу, я чиркнул зажигалкой в пригоршне и выпустил дым не ртом, а носом.

Начал Черёмухин издалека:

- Как воюем?

- Работы хватает, товарищ полковник.

- Хотите знать, как вас характеризует ваш командир, подполковник Шмонин?

Я молчал.

  

Черёмухин следил за выражением моего лица, в среде контрразведчиков он считался тонким физиономистом. Мне захотелось обмануть его. Я расслабил мышцы лица, стараясь выглядеть мягким и безвольным. Но Черёмухин этот манёвр понял и хмыкнул, как бы говоря: "А ты - артист, гвардии Басов. Затянул тормоза, а делаешь вид, что отпустил. Играешь в "поддавки", скрываешь свои силы и намерения? Усыпляешь бдительность, чтобы потом нанести неожиданный, молниеносный удар".

Время от времени поднимая глаза от бумаги, которую он держал в руке, и наблюдая, как я буду реагировать, Черёмухин начал читать вслух:

- "Смел, дерзок и предприимчив, очень самолюбив и честолюбив, способен на непредсказуемые выходки и удивительно удачлив. Бережёт товарищей и заботится о подчинённых, проводит разведывательные операции с минимальными потерями…"

- Я только что потерял двух своих товарищей, значит, не так уж я хорош и удачлив, - возразил я.