Венгрия. Сентябрь Сорок четвёртого.

Утром на участке 206-й дивизии 27-й Армии произошло происшествие, поразившее даже фронтовиков, повидавших всякое.

По минному полю, на которое даже птицы опасались сесть, не то что люди ступить, мчалась с немецкой стороны легковая машина. В машине немцы в высоких чинах: полковник и майор.

С той стороны немцы растерялись, видимо, и по машине не стреляли. А, может, решили, что всё равно она подорвётся на мине. И наши, и немецкие солдаты глазели на мчавшуюся легковушку, разинув рты, словно в цирке.

Машина проскочила минное поле и, врезавшись в наши траншеи, завалилась на бок.

- Хенде хох! - закричали наши бойцы.

Но немецкий оберст вдруг сказал чисто по-русски:

- Что, братцы-славяне, своего не признали?

- Ну, брат, ты даёшь! Лихо…

- Давайте-ка вяжите "языка". Чёртов боров! Звоните командиру полка, - сказал я и попросил водки.

- Как о вас доложить? Ваше звание? - спросил связист.

- Новичок, что ли? Доложи, что "гвардии Басов" с трофеем вернулся с задания.

  

О том, что было дальше, рассказал мне замполит нашего 748 стрелкового полка.

  

К Шмонину, нашему командиру, пришёл командир соседнего 737 полка подполковник Беляев Александр Семёнович.

Два командира полка в одной дивизии - два разных человека.

Беляев молод, нахрапист, удачлив. Его полк бросали на такие участки, где требовались быстрота и натиск.

Шмонин не имел столь блестящих побед, как Беляев, но и не имел таких поражений. И там, где требовалось догрызать долговременную оборону противника или в обороне стоять насмерть, посылали полк Шмонина.

Шмонин в Корсунь-Шевченковской операции был тяжело ранен и вернулся обратно в полк через пять месяцев, в августе 1944 года. За время его отсутствия при двух временных командирах, без хозяйского глаза и бережливости полк захирел. И Шмонин с редким упорством принялся за сколачивание полка. В условиях беспрерывных наступательных боёв от Трансильвании через всю Венгрию он добился того, чтобы на вооружении стояла новая техника, а во главе батальонов и рот - опытные боевые офицеры под стать ему самому, спокойные и упорные.

В августовских боях под Марешулом, Турдой, Клужем в дивизии заговорили, что "старик Шмонин" ожил, зашевелился, как проснувшийся вулкан. А после сентябрьских боёв под Ньиредьхазой, на Тиссе, под Эгером, многие считали, что пора, наверное, дать ему дивизию.

  

- Здравия желаем, сосед слева - поприветствовал хозяина гость.

- Проходи, Саша, - буркнул Шмонин, сохраняя присущую ему невозмутимость.

- Тебе, Борис Андреевич, хорошо, - сказал Беляев. - Полк как полк, однородный. С таким, хоть по воздуху, хоть по земле. А у меня на каких только языках не разговаривают, по-русски только матерятся. Офицерики на ротах - инкубаторские, трёхмесячные младшие лейтенанты. Разведка и того хуже. Боюсь за "языками" послать, как бы кто немцам не достался. Был бы у меня такой, как твой "бандит Басов"…