Чистяков стоял безучастный к своей дальнейшей судьбе. Не слушал, о чём говорят, будто разговор шёл не о нём. Выстрел в заброшенной землянке, на полпути в роту, резкая боль - словно прибили его к земле. Ужаснулся случившемуся и испугался. Посидел в землянке, подождал, не прилетит ли какой шальной снаряд или мина, не ранит ли… С какой противной радостью ждал он этот "гостинец". Привыкший проявлять "находчивость", Чистяков ещё надеялся на что-то. И когда ни снаряда, ни мины не прилетело, а идти до передовой было далеко, он, понимая, что его ждёт расстрел, всё равно двинулся в деревню. В нём происходило страшное прояснение мыслей.

Он в Фёдоровке наврал мне, что впервые на фронте. Воевал он с первых дней, служил в танковых войсках. Горел два раза. Под Северным Донцом был подбит в танке. Не помнил он все эти годы войны, как они протекали. Всё время пил и пил - и позабыл наконец. Жил в нём страх да такой, что без водки и жить не мог. И в санинструкторы угодил по причине пьянства - списали его в пехоту, выгнали из танкистов. Сказать кому, что до войны никогда не трусил - не поверят. А вот теперь его, Кольку Чистякова, поставят к стенке, схлопочет он с десяток пуль в грудь.

  

Военфельдшер спрашивал что-то, Чистяков машинально отвечал. Кровь сочилась из его прострелянной ладони. Ничего он больше не чувствовал.

Я смотрел на самострела, в его отсутствующее, потерявшее живые черты, лицо. Пытался заглянуть в остановившиеся, распахнутые, большие серые глаза. Внутри них темнела пустота, как бывает, когда человек примирился с близкой смертью. От холода, повеявшего из глаз Чистякова, меня знобило. Страшно, когда человек сам себя приговорил к расстрелу. А что Чистякова расстреляют, у меня сомнений не было. В батальоне, в полку, да что там - и в дивизии, он прославился.

На мгновение во мне шевельнулась жалость. Я любил людей, жалел солдат, зря в трату не давал и боевые приказы старался выполнить малой кровью. И здесь, под Искренным, только лютость врага, как ножницы стригущая полки, перевёрнутый на две стороны фронт да неимоверная, сковывающая грязь - причины неслыханно больших потерь.

Если смотреть со стороны Закона, то самострел, своим поступком изменивший присяге, не заслуживает снисхождения. И жалость к нему недопустима. А если посмотреть с позиций человечности?

Я пожалел, что не врач-психолог. Наука эта - психология, наверное, сродни материаловедению. Её задача определять изменение структуры души в зависимости от стрессов, критических переживаний.