Меня вызвали по телефону в дивизию.

По дороге в штаб я заглянул к военфельдшеру, командиру санвзвода, за бинтами и неожиданно лицом к лицу столкнулся с Чистяковым.

- Ты что, со вчерашнего вечера как ушёл, так и…?

Чистякова от моего взгляда как ветром сдуло.

- Чего это, Лёня, он тут у тебя делает? - поинтересовался я у военфельдшера. - Там же, у нас, вот-вот начнётся бой. Фрицы танки подвели, что-то замышляют.

- Слушай, Сергей, да от тебя моргом пахнет, трупами, - принюхиваясь ко мне, заявил военфельдшер. - В баньку не хочешь? Прогреемся, и чистеньким - в дивизию.

- Чтобы им приятно было? Да п-пошли они куда подальше! Ты мне не ответил насчёт Чистякова. Почему ты его задержал?

- Он мне предложил свои "услуги".

- То есть?

- Захотел служить у меня в санвзводе.

- То есть… Как это "захотел"? Ишь какой вольноопределяющийся нашёлся. А рота? И ты не выгнал его? Не знал я об этом, а то бы устроил ему вторую "Фёдоровку", - горел я возмущением.

- Ну, ладно… Чего ты кипятишься? Испугался человек. Это ведь только ты там, под Искренным, бессмертный. А зачем тебя в дивизию вызывают?

- Тянут в разведку.

Мы с военфельдшером сидели за спиртом, когда дверь хаты отворилась настежь и вошёл Чистяков. Карабин он тащил правой рукой, волоком, держа его за ремень. Левая рука его была обмотана вафельным полотенцем, испачканным кровью. Лицо - мертвенно бледное, взгляд - остановившийся. Забыв закрыть за собой дверь, он встал посреди избы. Весь его вид говорил о случившемся самостреле.

- Да-а…? - ужаснулся я своей догадке.

- Ты, что, ранен? - вымолвил военфельдшер. - А ну-ка иди сюда.

Он сорвал полотенце с руки Чистякова.

- Так и есть: ожоги и порох никуда не скрыть - самострел. Членовредительство, - объявил он. - Пулевое ранение - в упор, в кисть левой руки. В мякоть, кость не повреждена.

- Достукался подлец. Что с ним будем делать?

- В трибунал, что ещё? Сейчас напишу акт, подпишем и …