Двое суток подряд без остановки шли навстречу друг другу войска 2-го и 1-го Украинских фронтов, замыкая в котёл с десяток фашистских дивизий. В колоннах ехали, дымя, полевые кухни, Можно было поесть, но только на ходу. Было не до еды, все смертельно устали, слипались глаза. Идёт боец, пока может - борется со сном. Вдруг резко принимает в сторону и валится на снег. Разбудить невозможно - ни на что не реагирует, словно умер. Проходит подразделение, а по бокам дороги остаются лежать спящие.

Моя рота шла, взяв друг друга под руки, не давая упасть тем, кто заснёт на ходу.

Транспорт в колоннах только конный. Дороги - грязь со снегом - так размешаны, что ни одна машина не пройдёт.

- Товарищ командир, долго ещё? - слышится из рядов.

- Как пули засвистят. Впервые, что ли? - говорю я, и, обращаясь к Шарапову. - Веди роту, а я схвачусь за рукоять кухни, сосну минут пять. Потом ты. Идёт?

- Неужели ты, командир, можешь сейчас заснуть? - не верит Шарапов.

- Могу и в бою, если приспичит.

  

Ночь. Колонны полка редеют, люди отстают и отстают. Я иду с закрытыми глазами и вдруг упираюсь лицом в лошадиную морду. И сна как не бывало.

- Вот, чёрт, лошадь обнял! - возмущаюсь я про себя и кричу Шарапову:

- Иван, иди поспать. Держись за кухню. Я поведу роту, выспался уже.

  

Сколько ещё времени шёл полк, никто точно сказать не смог бы. Разве что повозочники да повара, которые смогли соснуть, сидя на облучке. На рассвете, после второй ночи непрерывного марша на северо-запад, рота вышла к Чёрному лесу. Конец солдатскому марафону. От роты едва осталась треть, а то и меньше. И вооружение - карабины, ни одного пулемёта.

Полевых карт не выдавали. Я прикинул примерно: это было место где-то в районе Звенигородки.

- Рассредоточиться! - скомандовал кто-то со стороны. - В лес не заходить.

Я развернул роту, и жиденькой шеренгой мы двинулись в поле.