Сидели в темноте, света не зажигали.

Я спросил её про парнишек. Оказалось, ни того, ни другого дома нет: Вовка погиб в сентябре прошлого года под Смоленском, была похоронка. Про младшего, любимого сына Ромку, вылитого армянина, коротко обронила: "Жив".

Я сказал, что пробираюсь из плена. Всяко было, выдавали, в полицию попадал. Она про войну больше не спросила. Она ждала главного вопроса.

- Мне нужна крыша над головой. Вы не пустите пожить у вас?

- Поживи, только кормить тебя не знаю чем. Базаром живём, из мороженой картошки лепёшки печём. Ну, да ладно, как-нибудь. Осторожность блюди: немцы кругом.

Я, кажется, понял причину её спокойствия: это было скорбное безразличие человека, который пережил страшное горе: сил больше нет ни волноваться, ни бояться.

- Недельки на две, не больше… Ольга Семёновна?

Она кивнула и принялась рассказывать о том, как эвакуировалась Маруся с Мишкой.

- Маруська первая уехала, потом и Мишка. Военстрой ещё оставался в Харькове. Жил Мишка в большой квартире на Свердлова, пил, конечно, шаромыжничал - гуляка он ещё тот - сам знаешь.

Немцы входили со стороны Сумской улицы, а наши отступали через Холодную гору. Грабежи начались, пожары. Магазины горели, так люди лезли в огонь, вещи хватали. Милиция стреляла. Говорят, что из Центрального универмага на Тевелева один шустрик выхватил мешок кожаный с миллионом и - бежать. Милиция - за ним. А он - через железную дорогу, да в развалинах и скрылся.

Мишка Пурусов ко мне на машине подкатил: "Забирай, - говорит, - мои вещи, я квартиру бросаю. Мы отступаем". Я удивилась: как это "забирай", а как же Маруська, ведь она вернётся и стребует? "Ну тогда, - говорит, - купи". Дала я ему пять тысяч. Он мне - расписку и ключи от квартиры.

Ольга достаёт и показывает Мишкину расписку. Написана карандашом, почерк Мишкин, узнать не трудно.

- Как везти? Наняла у военных грузовую машину и - на Свердлову. Оттуда по улице… А наши мост через Лопань взрывали… Успели мы только-только. Въехали на Холодную Гору, ухнул взрыв, не стало моста. Привезла.

Так вот откуда у Ольги тюлевые занавески, признак материального благополучия. Маруськины они. И Ольга чувствует, что не её эта мебель и занавески, и мелочи, которые придают квартире уют:

- Смотрю я на торшер Маруськин, на слоников и чувствую, будто я всё это украла.

Я успокаиваю Ольгу: война идёт, не до барахла, выжить бы. А она своё:

- Я вашу Маруську знаю. Война, Серёжа, как пришла, так и уйдёт. Вернутся эвакуированные. Маруська увидит свои вещички, обратно стребует. Будь, Серёжа, свидетелем, ты же видел Мишкину расписку.

- Не надо так далеко загадывать: кто будет жив, кто вернётся, а кто - нет. Жизнь, Ольга Семёновна, копейка, так пословица говорит.