Гестапо у них в районном центре, селе Тарановке Змиёвского района Харьковской области. Не дошёл я до Змиёва, не дошёл до фронта на Северном Донце, теперь ведут в гестапо. Тащусь, едва переступая ногами, скособочившись направо: каждый шаг отдаётся болью в избитом теле. Полежать бы, передохнуть. Полицаи Тимченко и Салацкий подгоняют прикладами винтовок. С трудом собираю силы, оглядываю окрестности, пытаюсь найти способ убежать.

Дорога проходит по высокому берегу, рядом с лесом. Надо подождать, когда кто-нибудь из полицаев приблизится. Тогда схватить винтовку - и кувырком в лес. Вечер скоро, они побоятся идти вглубь леса.

- Давай - шагай! Не вздумай бежать - пришью! - словно прочитал мои мысли Салацкий.

Тарановка открылась сразу за леском. Входим в село уже в сумерках.

- Эй, ребята, кого ведёте? - кричит от колодца красивая девушка. Для неё поимка "ребятами" партизана - забавное происшествие, не более.

- "Сокола" поймали!

- А посмотреть на него можно?

- Смотри, пока жив. А то завтра отправят его в командировку на тот свет.

- Ой, что это он у вас безглазый какой-то? - смеётся дивчина.

- Так ему ж глазив больше не треба! - потешается полицай и ржёт.

В Тарановке выяснилось, что немец-комендант уехал в Харьков, и встреча моя с гестапо откладывается. Сдали меня местным полицаям, те заперли в каталажку, поставили у двери часового.

Ночь - моя. Бежать! Бежать!

Полицейский участок в бывшем сельсовете: перегородили коридор, забили окно железными решётками, прутья - в палец толщиной, на полу - солома. Слышно, как полицаи пьянствуют, барабанят на пианино.

Кроме меня в камере какая-то женщина. Она стучит в дверь и просит часового:

- Мыкифор! Та выпустите ж вы мене! Скажи старшому: дам я вам горилки, скильки захотите.

Женщину выпускают, остаюсь один.

Я пристаю к часовому:

- Пан полицай, сводите меня "до ветру".

- Не положено. Мочись под себя.

- По большой нужде… Пан полицай!

- Не положено открывать дверь. Ключ у начальника.

Полицай сходил к пирующим, вернулся навеселе, затянул негромко песню про гетмана Сагайдачного, что променял жену на тютюн и люльку.

Хоть бы он заснул!