Только бы не окочуриться раньше времени. В лагере очень голодно. Кормёжка: брюквенный тощий суп и ломтик немецкого эрзац-хлеба. Постоянный мучительный голод заставляет забыть о ранах, а они, как ни странно, постепенно заживают.

Нас здесь тысячи, у каждого своя судьба, каждый несёт свой крест. Каждого ждёт впереди своя Голгофа.

Мои политруки пришли посоветоваться: немцы предложили Мамедову стать старостой азербайджанского барака, а Водченку, кубанскому казаку, старостой казацкого барака.

- Что вы от меня хотите? - сказал я. - Решайте сами. Дело серьёзное с глубокими последствиями.

- Ну, не сдыхать же нам с голоду, Сергей! Хоть хлеба наедимся, - говорил Саид, и я его понимал.

- Надо выжить, Серёжа! - вторил ему Петро. - Откормимся маленько и организуем подполье.

- Немцы не такие простофили. Они и винтовку в руки дадут, стрелять заставят по своим. Что тогда? - говорю я, и мне жалко товарищей. Распадается наша дружба.

Ушли от нас Мамедов с Водченком. Как-то принесли полбуханки немецкого хлеба, мы отказались и перешли в украинский барак, как "щирые" украинцы.

У пленного врагов много: Комендант, Полицай, Вошь и Желудок. Каждый из них волен в твоей жизни и смерти.

Пришёл на территорию лагеря немецкий комендант, так и знай, что кто-то нынче умрёт.

Полицай может тебя избить, отнять любую вещь, которая ему приглянётся. Он может отнять у тебя даже пайку эрзац-хлеба, а ты должен улыбаться и делать вид, что тебе это приятно.

Вошь, жирная лагерная вошь… Никуда от неё не денешься, она - в одежде, на теле, в половицах барака, на которых мы спим вповалку; она даже в земле, где мы греемся на солнцепёке.

Желудок - едва ли не самый главный враг. Он просит, он требует любой еды, не спрашивает, как ты её добудешь. Ему всё равно, выпросишь или украдёшь. Иди на предательство, но достань еды и накорми…

Все четверо работают вместе над укорочением жизни пленного, человека ВНЕ ЗАКОНА. Комендант берёт жизнь пленного сразу: вынет пистолет и пристрелит. Полицай подтачивает жизнь побоями, голодом, унижениями. Вошь разъедает тело, сосёт его жизнь 24 часа в сутки. Желудок, наголодавшись, атакует нравственные устои, ему всё равно, какому строю служить, лишь бы кормили.

И всем этим врагам человек может противопоставить только ВЕРУ: веру в родину, веру в народ, веру в Партию, веру в то, что мы победим. Некоторые верят в бога. Ничто другое тебе не поможет - одна только вера. И если её нет, человек обречён на гибель.

Оружия бы нам - как бы мы воевали!

У меня выработался какой-то особый взгляд, как говорят ребята, непереносимый.

- Ты, Отец, на фашистов так не гляди, - говорят мне хлопцы. - Прикончат они тебя. Ненавидеть в нашем положении тоже надо уметь. В нутро её загоняй, ненависть-то. Чтоб подольше она там держалась да жила. Чтоб на всю жизнь хватило.

Хлопцы усвоили лагерную науку: их бьют, а они улыбаются, да и только.

Нет, русского человека мало объявить военнопленным и загнать за колючку, надо ещё и сердце его околючить.