Офицерская колонна миновала ворота и вышла вслед за солдатской. Часовые заняли свои места. Я вместе с колонной прошагал до лагерной кухни у ручья.

Ранний подъём объяснялся тем, что готовился большой этап на Симферополь, и пленных хотели накормить пораньше.

Два повара черпали из ручья холодную воду и, смешав её со жмыхом, выливали в котелки тех, у кого они были. У меня котелка не было, и я прошёл мимо без "еды".

Колонна возвращалась в лагерь. Часовые стояли на месте. В камере всё было тихо. Меня не хватились. Холодок прошёл по телу. Я ещё не верил, что всё обошлось, и я, если и не на свободе, то и не в смертной камере. Мысль работала лихорадочно. И когда офицерскую колонну распустили, я, не раздумывая, пролез под проволоку в Большой лагерь.

Солдаты сидели кучкой и брились. Я попросил, чтобы побрили мне голову.

- А что взамен дашь?

- Табаку дам, бритвенные лезвия.

- Не врёшь? А ну, покажи!

Размотали бинты на голове. Рана ещё кровоточила.

- Да как я тебя брить буду, коль у тебя на голове "заметка" в три пальца длиной?

- Давай, браток, давай, - тороплю я "парикмахера".

- Что? Нужда приспела - невтерпёж? Не от погони ли…?

- Давай, браток, давай, - только и приговаривал я.

Обритый наголо, со свежей повязкой на голове, бродил я по лагерю в поисках своих. Нашёл. Не столько обрадовались, сколько напугались мои политруки. А Корниец с Федей Гонтой повели прятать в какую-то свою пещерку. Склон горы был весь изрыт норами.

Мою нору заложили камнями, забросали поверх землёй. Сели рядом и рассказывали мне о том, что происходит.

- Выводят! - сообщает Корниец. - У одного нога сломана - пристреливают.

- Застряли в колючей проволоке. Избивают.

- Выстроили. Пересчитали.

- Повели. Пятеро конвоиров и овчарка.

Через пару часов конвой вернулся… без пленных.

Лежал я в пещерке и думал: почему они меня не хватились? Неужели и на этот раз не сработал сточенный боёк безотказного пистолета?