Мои ребята, как будто только этого и ждали, рассыпались в цепь. Зашелестели пулемётные ленты, щёлкнули диски.

На нас тёмной тучей надвигалась толпа отступавших. Артиллеристы Александровича подсветили беглецов фарами автомашин.

- Мы - заградотряд! - крикнул я в толпу. - Приказываю остановиться и занять оборону! Командирам - показать пример! За невыполнение моего приказа - расстрел на месте! Ло-о-жись!

Слепящий свет фар в глаза и магическое слово "заградотряд", дополненное приказом "остановиться", возымели своё действие. Свет фар выискивал неподчинившихся приказу и пригибал их к земле. Толпа залегла.

Однако сзади напирала очередная толпа отступавших. Свет выхватил из темноты группу солдат во главе с каким-то немолодым - судя по форме и широкому ремню - командиром, но без знаков различия. Они решили обойти нас сбоку. Кое-кто из лежащих в дальних рядах начал подниматься, чтобы присоединиться к этой группе.

- Сто-о-о-ой! - закричал я.

Командир только прибавил шагу, побежал, а за ним и остальные. Я чувствовал, что наступил решительный момент, когда нужны суровые действия.
         - Стрелять будем!

Паникёры продолжали бежать.

- Ого-о-о-онь! - скомандовал я своим пулемётчикам.

Из четырёх пулемётов вырвались огненные факелы выстрелов. Ребята стреляли выше голов, они не решались снизить прицел: жутко было стрелять по своим.

Я подбежал к Рущицкому, лежавшему за "максимом" неподалёку от меня, оттолкнул его, вцепился руками в ручки затыльника, снизил прицел и нажал на гашетку.

- Го-го-го-го-го! - пророкотал пулемёт, и бежавший впереди толпы командир упал. Я повысил прицел и дал длиннейшую очередь прямо по-над головами паникёров. Я стрелял, пока они не залегли.

Теперь ни у кого не оставалось сомнений, что перед ними действительно заградотряд, наделённый чрезвычайными полномочиями.