Артиллерия противника и миномёты вели непрерывный огонь. Ничего не было слышно в страшном грохоте разрывов. Наши отвечали вяло.

Желтоногие "хейнкели" с выпущенными шасси, с чёрными крестами по бортам, выныривали из дыма разрывов и, снизившись, на бреющем полёте били по окопам.

Окопы превратились в ад. Рушились траншеи, сметались домики-ячейки, засыпались землянки с ранеными. Снаряды выворачивали из земли трупы похороненных. Всё смешалось в диком визге рвущегося металла, в горчичном дыму, крови, отчаянных криках о помощи. В этом огне невиданной силы, казалось, не останется ничего живого.

Но когда серые фигурки врагов поднялись и, согнувшись, пошли на нас, бойцы встретили их дружными залпами и положили в грязь.

Позиции нашей роты - клин, далеко выступающий вперёд, тактически выгодные при наступлении, в обороне превращались в ловушку. Восьмая рота рассыпалась вдоль траншеи, соединяющей нашу роту с тылом. Немцы били по флангам, по основанию клина, пытаясь нас отрезать. Комбат нашего 3-го батальона с Вольновым выдвинули на прямую наводку батарею сорокапяток, спасая нас от окружения.

Мы медленно, с боем, отходили, пятясь назад. В полдень соединились с батальоном.

Мы думали, что отступаем одни, выравнивая фронт батальона и полка. Но оказалось, что бои шли по всей линии полка и дивизии, а, может, и армии. Немцы наступали по всему фронту, положение наших войск становилось неустойчивым. У всех нас крутился в голове только один вопрос: "Что случилось с нашей артиллерией в ночь на 5 мая?"

Как воры, крадучись и пригибаясь, фашисты занимали оставленные нами окопы. Не успели мы окопаться на новом месте, как поступил приказ: отходить к Турецкому валу.

Роями летели над головами пули, но к этому мы были привычны. Странно было: противник не давил нас ни танками, ни артогнём, а мы отступали. Показавшиеся было две вражеских танкетки наши артиллеристы расколошматили в упор.

До Турецкого вала рота отошла организованно, перебежками, но залегли, не окапываясь.