- Ну, ещё по последней... и рванём, - говорит Мордашов, свёртывая ещё одну "козью ножку" с махрой.

"Вот и Мордашов говорит: "по последней", - продолжаю думать я. - Не дойду до передовой - кокнут".

Я заглянул за край воронки и в траве увидел ползущих солдат.

- Мордашов, пополнение в роту! - крикнул я. - Ползут!

- С ночи ползут, доползти не могут - мертвяки, - взглянув, сказал Мордашов.

Я присмотрелся к убитым. Лиц "ползущих" было не видно, склонились к земле. А так они были совсем-совсем, как живые. Все в новеньких - как на Потапе - бушлатах, с вещмешками, обутые в английские ботинки. Только без оружия.

Чем же их?... Не авиабомбой, это точно. Воронка от бомбы была явно не суточного, а примерно месячного происхождения. Я поискал глазами снарядную воронку. Ничего не нашёл.

- Убитые? - переспросил я. - А чего же их не похоронят?

- А то - живые! - почему-то озлился Мордашов.

"Зачем он на меня кричит? - подумалось мне. - Я ЕЩЁ ЖИВОЙ. Я старше его по званию и по возрасту. Надо одёрнуть его…"

Но тут мои мысли перескочили на Надю.

- Мордашов, - спросил я, - медсёстры на передовой бывают? Разрешено им?...

Мордашов дал волю своей злой весёлости:

- В первые месяцы войны такая лафа была, - говорил он, ощеряясь и обходя меня взглядом. - С девчонками в одном окопе воевали. Тут смерть в тебя метит, а рядом - она - тёпленькая. Не знаешь, то ли стрелять, то ли целоваться.

Он выплюнул цигарку и выкрикнул:

- Приготовились! Политрук! Делать, как я, иначе - капут! Ну…!

Он пружинисто оттолкнулся от земли, выскочил из воронки и, пригнувшись, побежал.

Мне ничего не оставалось, как следовать за ним. Ноги у меня длинные. В три прыжка я нагнал коротышку Мордашова. Он упал, упал и я. И вовремя. Над головами пропели пули, и раздалось запоздавшее татаканье пулемёта.

Фашист снизил прицел, и пули зарылись в бугорок в трёх шагах перед нами. Мордашов отчего-то раскинул руки. Расспрашивать было некогда, раскинул руки и я. Пулемёт замолчал. Видно, пулемётчик посчитал нас убитыми. "Приноравливаюсь", - мелькнуло у меня в голове.

Второй бросок тоже вышел удачным. Пулемётчик явно не ожидал нашего "воскрешения" и не сразу начал стрелять. Но теперь он нас положил на абсолютно ровном месте, без единого бугорка-прикрытия. Мы раскинули руки, повторяя прежний приём. На этот раз пулемётчик не поддался на обман. Пули ложились всё ближе, а Мордашов чего-то выжидал.

"Боже мой! - шептал я горячечно пересохшими губами. - Только не в голову, только не в сердце! В руку, в ногу… Только не насмерть!"