Начфин выписал аттестат на имя Кати на 450 рублей, и мы с Гришей тронулись в путь.

На передовую идём траншеей. Движение по ней - как на большом шляху. Её глинистые стенки вышарканы солдатскими шинелями, вылощены, и на суконных ворсинках висят шарики-окатыши. Хоть и стоит сухая погода, под ногами грязь - подпочвенные воды.

От главной траншеи отпочковываются более мелкие боковые ответвления. То глубина траншеи была выше роста, потом - в рост, а теперь приходится идти согнувшись, чтобы не задеть головой маскировку, не нарушить её.

Поработал солдат - не зря кашу ел. На развилках сделаны ниши с земляными скамейками для отдыха, развешены указатели с условными названиями фронтовых "хозяйств".

Ближе к передовой траншея - едва до пояса и без маскировки. Ширина - двоим только-только разойтись. К передовой несут боеприпасы, обратно - раненых на носилках.

О ночном деле мы узнаём от раненых. Их много: у кого рука на перевязи, у кого голова обмотана по самые глаза, кто прихрамывает, опираясь на винтовку.

Идёт группа раненых. Гриша угощает их табачком, расспрашивает, всех ли подобрали-эвакуировали. Отвечают: всех.

- Вы какой роты? - спрашиваю у солдата, раненого в ногу. На нём новенький зелёный бушлат, не успел заносить.

- Девятой, коряга-дерево, - отвечает он. - Два дня как из госпиталя, и - опять. Эхма! Пятнают и пятнают.

- Вас Потапом звать? - задаю я неожиданный вопрос.

Солдат поморгал глазами, плюнул на недокуренную цигарку, притушил её пальцами и спрятал за отворот. И только проделав всё это, ответил:

- Ну, Потапом…

- Я вас по вагону помню, вместе сюда ехали, - напоминаю я и чувствую, что некстати. В одном вагоне - значит, я мог слышать его рассказ про Нюркин второй фронт. Я быстренько добавляю: - Где ранили? В самой деревне?

- Нет, не доходя. Под евойным этим Хасаном, коряга-дерево, в кустах. Ни разу и не выстрелил по нему. И опять на месяц "сестра, дай судно… сестра, дай утку".

Ближе к передовой - чаще и злее стрельба. Скоро рассветёт и начнётся у войны рабочий день. И сейчас уже время от времени со свистом проносятся над головой снаряды, шуршат в небе мины. Под ногами обрывки кровавых бинтов, ломаное оружие, негодная каска, пробитая осколком. Указатели на поворотах предупреждают: "минное поле".

- Вот мы и дошли, - говорит Гриша и указывает на ряд землянок, вырытых в стене траншеи. - Штаб 3-го батальона. Прощай, политрук. Приказано не задерживаться.

- Просьбу мою не забудешь? - спрашиваю я.

- Ну, скажешь тоже. Надя Потанина, медсестра, - отвечает Гриша. - Разыщем, политрук. Не боись. У меня в медсанбате земляк санитаром. Уж если он не знает, то никто не знает.

Мы обнимаемся. Гриша дарит мне на прощанье "катюшу" - курительный комбайн: - кресало, трут и кремень.