В сумерках всё стихло. Гриша принёс мне в котелке борщ, а в крышке - пшённую кашу.

- Рубай, политрук, - возбуждённо заговорил он. - Дельце затевается. Третий батальон идёт в разведку боем. Мой батальон. Просился - не отпускает. Хоть убегай.

Гришино возбуждение передалось и мне, отбило аппетит. Я отодвигаю котелок и прикуриваю от вечного огонька.

- Что-то… готовится?

- Не на смотрины же такую массу войск нагнали. Видал, наверное, - не слепой - в Семи Колодезях штабеля снарядов - в полнеба.

Гриша ушёл, и его не было всю ночь. Я сидел на условном пороге Гришиной хаты - ветродуя и слушал, КАК говорит фронт.

В темноте по степи светящимися жуками летали во всех направлениях трассирующие пули. У ротных кухонь гремела котелками и громко переговаривалась пехота. Вольно, заливисто ржали кони. Обменивалась выстрелами артиллерия. Нет-нет да и взметнётся на нашей стороне оранжевая молния выстрела. И снаряд, тесня воздух, мчит букет к немцу. В ответ он посылает несколько красных букетов.

В полночь на передовой, в километре отсюда, небо располосовали белые перекрещивающиеся дуги ракет. Послышалась частая стрельба. Пулемёты выводили длинные строчки: "та-та-та-та-та". Приглушённое расстоянием доползло до нас жиденькое "А-а-а-а-а…" - остатки громового "ура".

А потом утихомирилась и передовая. Только обмен букетами продолжался. Но вскоре и он прекратился. Фронт засыпАл.