|
Ночь была чёрная и зловеще молчаливая. Ни стрельбы, ни свечения ракет. Луна старательно куталась в покрывало облаков.
Мы шли от моря многотысячной толпой. Дошли до капониров и остановились. Идти дальше надо было через аэродромное поле, заваленное ломаной техникой и трупами.
По толпе прошелестел короткий приказ: готовиться к движению, идти тихо, не кричать, чтобы раньше времени не обнаружить себя.
Из капонира выдвинулся броневичок, облепленный моряками и бортовая машина. В башне броневика - пулемёт, блеск штыков, чернеть бушлатов.
Вглядываюсь в лица сидящих на броневичке, вижу батальонного комиссара и медсестру.
ПОШЛИ! - послышалась команда не голосом даже, а силой сдержанного дыхания тысяч человек.
Броневичок впереди, бортовая машина следом. За ними по обе стороны - птицей, раскрывшей чёрные крылья, идёт на смерть тысячная масса людей.
Мы, ремонтники-танкисты, держимся вместе. У меня - винтовка со штыком. У Феди - карабин с обоймой патронов. У Турана - винтовка СВТ. У Коломийца и Николы - по револьверу.
Первые несколько минут мы двигались в полной тишине. Но нервное напряжение было слишком велико, чтобы долго молчать. В атаки и контратаки люди привыкли ходить, заглушая предсмертный страх и подбадривая себя криком.
Кто-то из задних рядов не выдержал и разрядился привычным "ура!". Худшего и нельзя было сделать. И в наэлектризованной ожиданием атмосфере разразилось мощное из тысяч глоток:
- Ур-ра-а-а-а-а-а-а!!!
Все побежали.
Эту ужасную ночь с пятницы 3-го июля на субботу 4-е июля Сорок Второго года мне не позабыть никогда.
Враг спохватился. Чёрную мантию ночи распороли белые дуги ракет. Заработали, словно швейные машинки, пулемёты, выводя длинные и короткие строчки. Присоединились и миномёты. Торопливыми залпами, чуть ли не в упор, ударили пушки.
Мы бежали на искрящиеся в темноте огоньками выстрелов вражеские окопы. Бежали, не думая о смерти, желая только одного: ворваться в окопы. Мои длинные ноги унесли меня вперёд. Четвёрка друзей едва поспевала за мной.
Толпа, в которой мы ещё несколько минут назад бежали в тесноте, вдруг стала редеть. Люди "таяли". Под ознобную строчку пулемётов они, сражённые, молча падали на землю. Бежать стало свободно. Кончилось и "ура". Оно переместилось куда-то вправо. Внутреннее напряжение ослабло, и, словно кто-то выдернул пробки из моих ушей: в них ворвалось сонмище звуков.
Сквозь какофонию звуков донеслись до меня чьи-то призывы: "Принимай правее! Пра-а-ве-е…!"
Правее, вдали, что-то горело. Похоже, это был наш броневичок. В свете пламени были видны мечущиеся по окопам фигурки врагов. [источник]
|
