|
СЕРГЕЙ БАСОВ
|
ПАНОВСКИЙ ТРАКТ
|
-46-
|
В доме суетятся. Кто-то наверху увакает. Мальчишкам хочется взглянуть на братика, лезут по деревянной винтовой лестнице наверх. Их не пускают. Мишка с Арканькой успокаиваются на бабкиных ватрушках. Сашка идёт колоть дрова во двор. Бабка распорядилась куб затопить, зачем - лучше не спрашивать.
Иван Григорьевич с сакулинским фершалом запоздали. Хотя роды и были трудными, не шёл ребёнок, тётка Варвара-чародейка справилась одна.
Бабка Олёна встречала сына с фершалом чарками водки на подносе:
- С прибавлением семейства тебя, сынок.
- Девка? - испугался Иван Григорьевич.
- Бог сына тебе дал. Такой горластый!
- Доктор! Четвёртый сын у меня! - кричал отец. - Ставлю четверть водки! Никуда не поеду, ни на какую ярмарку!
Отец и доктор пировали до утра. Мать с новорождённым, уставшие, как после тяжёлой работушки, лежали рядком, морщились от криков гуляк.
На Германском фронте, в Восточной Пруссии, наши армии наступали под яростное победительное русское "Ура!". В доме Басовых отвечало ему робкое "ува".
Так на свет вольный появился я, землежитель мужицкого рода деревни Паново, Вареевской волости, Вязниковского уезда, Владимирской губернии.
- Угу, Серёнька мой! - говорит, склонившись надо мной, мама. - Обсикался. Сейчас мы пелёнку сухую и тёплую подсунем. Потерпи, волосатенький, не ёжься. Угу-у!
Мама заворачивает меня во что-то тёплое, складывает мои ноги, выпрямляет и пеленает. Смотрит на меня восторженно и удивлённо. Я пока ещё для неё не совсем человек, а боль, раздирающая и опаляющая, от которой нет спасения. И вот эта боль с человеческим лицом лежит перед нею: носик, ротик, щёчки. А лобика нет - волосы по самые дымчато-синие глазёнки. Мама хочет меня полюбить, а боль мешает. А полюбить-то непременно надо - ведь это частичка её самой, её тела, её души, лежит свёртком перед ней.
- А-а-а, и-и-и, парень! Какой ты трудный, - приговаривает мать. - Знать, жизнь тебя ждёт несладкая. Забежать бы наперёд да посмотреть, какая. Что будет с тобой? - Она спохватывается. - Ой, ошалела совсем, что это я каркаю над тобой, над моим живым человечком! - И начинает меня целовать, приговаривая. - Будешь самым счастливым! Будешь самым добрым! Самым умным! Самым смелым! Самым красивым! Угу-у! Я тебе помогу. Угу-у! Эй, Лидушка, Мишка, Арканька, присмотрите за маленьким Серёнькой.
Сбегаются дети к зыбке с младенцем, друг дружку отталкивают.
- Ма-ма, я сьмотлю! - приковыляла двухлетняя черноволосая толстушка Манька.
- Смотри, смотри, доченька. Лидия, ты - за старшую, не давай им робёнка. Мишутка и особливо ты, Арканя, не суйте маленькому пальчики в рот. И в глазки не тычьте. Я - сейчас, только схожу, Пестрянке пойло вынесу.
И вот надо мной голова к голове братики и сестрички - чумазые рожицы, шмыгающие носики, чёрные и карие блестящие любознательные глаза. Обдают меня своим нетерпеливым дыханием. Мне отчего-то становится боязно и страшно, и я реву.
- Ну, вот я скажу маме, что Аркашка ткнул пальцем маленького! - бойко строчит Лидка. - Непутёвый ты, - ругает она брата, подражая старшим. - Одно слово, Еграша.
Еграша - прозвище Арканьки, и он сердится. Похож он видом и отчаянностью на прадеда Евграфа Трофимовича. Так долго прадеда помнят - столь был знаменит!
- Вот как дам, будешь знать! - грозится короткошеий Аркашка.
- Сдачу получишь, Шкалик! - вступает в борьбу Лидка.
Аркашка, хоть мал, да удал, бьёт сестру кулаком в плечо. От ответного толчка Лидки падает на пол, встаёт и коршуном налетает на неё, бьёт руками и ногами.
Семилетний, "ленивый" на подъём Мишка встаёт на сторону восьмилетней сестры, с которой дружен.
- Хочешь со мной бороться? Я тебя одной левой повалю, - говорит он из солидарности с сестрой. Ему вовсе не хочется драться с забиякой Аркашкой.
- И тебе дам по мусалу! - наступает Аркашка.
Кто-то кого-то первым толкнул или ударил. У Мишки из носа кровь. Двухлетняя Манька ревёт. Мишка ревёт и лезет на Аркашку. Лидка разнимает братьев. Я в пелёнках истошно заливаюсь гневливым "ува-а-а!".
Вбегает мама, гремя пустыми вёдрами. Следует короткий разбор. Никто не признаёт себя виноватым. Маме всех жалко, обняв детишек, она сама плачет. Всех нас она, мама, любит, и каждому кажется, что его любят больше всех остальных.
- Вот отец-то вас, басурманов! - вполголоса шикает на мальчишек мама. - А ты куда смотрела, кобыла этакая! - корит она Лидку и щёлкает тихонько ладошкой по русой голове. Тут и Лидка разревелась - не унять!
- Уеду я от вас! Уеду! - приговаривает Лидка в слезах.
- Куда это ты собралась уезжать, доча?
- Туда, куда убегала кока Дуня, - в Сибирь на золотые прииски. И вернусь старухой, как она, не раньше… Если будете драться! - прокричав, Лидка убегает на улицу.
Вслед за Лидкой убегает и Мишутка.
Тогда Аркашка скидает с плеча проймы, на которых держатся чёрные штанишки, и подставляет матери голый зад.
- Лупите меня, как сидорову козу. Я первый начал драться.
Растроганная мать привлекает сына к себе.
- Повинную голову меч не сечёт, - выговаривает она.
Через неприкрытую дверь в коридор слышны со двора голоса работающих. Отец и Сашка колют дрова, складывают в поленницы вдоль бревенчатой стены заплота крытого двора.
- Как колун держишь! Отвык, сукин сын, по Морыгиным бегавши! - Иван Григорьевич укоряет сына, по неделям живущего у деда, Баранова Ефима Арсентьевича. - Домой не затянешь! - Шурка учится в Выставке в третьем классе начальной школы.
- Знаю как, а ты не дерись! - сопротивляется Сашка.
- Вот тебе, вот! - порет отец Сашку. Тот не плачет, это-то и страшно матери. Она готова выскочить во двор, защитить сына. Руки заняты, ребёнок сосёт грудь. Двое прижались к матери, двое на улице в снежную ростепель. Как бы не простудились!
- Придираетца! - за всех высказывает мнение Арканька. - Вот вырасту большой, я ему сею-то намылю!
Наконец-то мне в рот вливается тёплое и сладковатое молоко.
МАМА - это теплота полных грудей, сладковатое молоко из сосков, нежные прикосновения рук, лучистые черносливы глаз, устремленных только на тебя одного. Это и сон наяву: качкая зыбка, распевная колыбельная.
Баю, баюшки, баю
Не ложися на краю.
Придёт серенький волчок
И ухватит за бочок.
Он ухватит за бочок
И утащит во лесок
И утащит во лесок
Под ракитовый кусток…
Мир маленького человечка - весь в красках цветов, в симфонии звуков. Изо всех цветов самые мои любимые - красный и белый. Красные у мамы губы, белое - мамино любимое платье. Потом уж только найдутся другие определения: красное - это любовь, белое - чистота и целомудрие. Из звуков мне нравятся задушевные, протяжно грустные песни, что поёт мама.
ЧАСТЬ 3. РАННЕЕ ДЕТСТВО. 1914-1921 ГОДЫ
НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ