Перед сенокосом приехали в гости из Москвы: Миша-крёстный с женой Таней. У мамы что-то случилось с коровой, молоко и сливки пришлось покупать у соседей. Так хотелось угостить дорогих гостей и пельменями, да обоих барашков пришлось сдать за "мясопоставки", и мама переживала.

Мишина жена, статная деваха с певучим московским говором, нам понравилась. Бросалась в глаза городская матовость её лица. С ним резко контрастировали жгуче-чёрные волосы, свитые в длинную, толстую косу.

Время стояло тёплое. Гости по утрам вставали в Задней Светёлке и уходили в поле и луга за цветами. Возвращались счастливые и усталые, с букетами цветов, ставили их в кастрюли с водой. Мы, деревенские дикари, смотрели на гостей, как папуасы на Миклухо-Маклая, путешественника. Мы не понимали, почему Таня с Мишей так радуются цветам. Мы их не собирали, не принято было. Цветы и цветы - вон сколько их растёт по заливным лугам. Не понимали мы и того, как гостям не надоест ходить гулять. Отдых хорош после труда и утомления работой. Мы недоумевали: что это за жизнь: кушать, спать и гулять. А работать-то когда?

Особенно удивлял нас, мальчишек, Миша. Он же деревенский, тут родился и вырос. И к работе был приучен. Странно, но не было у него никакого желания нам помочь. Потом оказалось, что он был болен и приехал к нам немного поправить здоровье.

- Миша, а где сейчас Шура? - спросил я крёстного о старшем брате. Так просто спросил, чтоб знал он, что мы помним братьев, а они-то что-то о нас вроде бы и позабыли, не пишут и не едут.

- Шура учится в Иваново-Вознесенске, в институте, - ответил Михаил и не поинтересовался, зачем я спрашиваю. Миша тоже замкнут, как и я. Он в Москве как-то очутился. Как? Не говорит! Вот теперь, оказывается, уже и женат. Он женился, а кто его жена - не говорит. А мы деревенские любопытные. У нас тут секретов нет.

- Миша, а как ты попал в Москву? Ты же был в Шуйской гимназии у Рябцевых, - сказал я, надеясь вызвать брата на доверительный разговор.

Я не понимал, почему он прожил целую неделю, и ни разу с нами не поговорил, не спросил об отце. Он был молчалив и скрытен. Когда уехал в Москву, нам не сказал. Жениться собрался, тоже молчком. Мы уж не такие и маленькие, мог бы с нами и поговорить. Вон, не разрешали мне дальше учиться - отец настоял, ходил по разным комиссарам. А как Ванюшка с Колькой, дадут ли им учиться?

- Как попал? Сел на поезд и приехал в Москву, - хмурился от неудовольствия Миша-крёстный. Конечно дело, он больной, а тут пристают простаки-братики со своими вопросами.

- А, правда, что Ленин жив? Будто лежит он в открытом каменном гробу под стеклом - и все его видят?

- В мавзолее лежит Ленин. На Красной площади.

- На той самой площади, где казнили Стеньку Разина, а потом стрельцов? Она, что, и взаправду красная от крови?

- При чём тут Стенька Разин и стрельцы? Обыкновенная площадь, камнем выложена. Стена красная кирпичная рядом, Кремль.

- Миша, а ты в Москве не встречал Григория Спиридоновича Гусева? Он туда уехал… к Ленину.

- Какой еще Григорий Гусев? Москва - не Большое Паново - два миллиона человек. Всех знать невозможно.

- Григорий Спиридонович - наш учитель.

- А! Ну, тогда понимаю, почему ты спрашиваешь, - улыбка осветила худое с яминами-провалами на щеках лицо больного брата.

Только было бы лучше, если бы он принимал меня за взрослого, а не за ребёнка. Я понимаю, почему он усмехнулся. Мол, деревенщина. И так далее.

- Не понимаешь, и не поймёшь! - категорически заявил я.

- Ты на что-то обиделся? - впервые проявил он участие ко мне.

- А ты гимназию закончил?

- Закончил.

- Ты комсомолец?

- Комсомолец.

- А теперь и член партии большевиков?

- Ну, большевик.

- Покажи билет.

- С собою партбилеты брать не рекомендуется, дома он. Вернее, на заводе, в сейфе. Не веришь, что я...? Не обманываю, член партии с 1926 года, - разговорился Миша. - А ты, что, по-прежнему хочешь пойти в "революционеры"?

- Ещё не решил, - вполне серьёзно сказал я, вздохнул тяжело.

- У тебя ещё есть время подумать - целых пять с половиной лет, - со скрытой иронией сказал Миша. - Принимают с 18 лет.

- Шуру, я слышал, выгоняли из института за то, что он - сын кулака, - говорю я, постепенно подбираясь к самому главному: почему у Шуры и Миши, родных братьев, одинакового воспитания сначала деревней, потом гимназией, так разошлись жизненные пути. - А ты - тоже сын кулака или…? Слышал, кулацких детей ни в комсомол, ни в партию не принимают. Это верно?

Миша ответил не сразу:

- Я в комсомол записался четырнадцати лет. По убеждению. Тогда не спрашивали про социальное происхождение. Когда окончил гимназию, комсомольская организация послала нас в Тулу, железную дорогу восстанавливать. Заболел, отправили в Москву, - скупо повествовал Миша. Было ясно, что разговор на эту сугубо личностную тему ему неприятен.

Впоследствии, через много лет, мне станет известна подлинная история появления Миши в Москве. Его туда позвал Шура, проходивший преддипломную практику на Заводе Ильича.

Шура, практикант, сумел понравиться директору завода. Он поведал старому партийцу историю нашей семьи, отца, историю своего исключения из института и попросил принять Мишу на работу. Миша действительно был в Туле и заболел: легкие. Директор взял его на работу токарем. На заводе Миша встретился со своей будущей женой Таней. В 19 лет женился, вошёл в семью знатного мастера завода Алексея Быкова. Быковы и вылечили зятя от туберкулёза.

- Миш, а Миш, - пристаю я к крёстному, - а тебя не выгонят из партии?

- За что меня выгонять-то?

- Как за что? А за то, что скрыл своё соцпроисхождение.

- Ничего я не скрывал, не выдумывай, пожалуйста.

- Будто так всё и сказал про отца, как Шура?

- Конечно.

- А почему тогда Шуру из института выгнали, а тебя даже в партию приняли?

Нет ответа.

Что-то случилось с Расправой. Сначала стала кусаться, чего за ней во всю её кобылью жизнь не наблюдалось. Потом и лягаться - что тоже при её извечной смиренности было странно. Не ест, не пьёт, дико ржёт - и это её ржанье - прямо как ножом по сердцу! Сломала хлев свой из жердей, выбежала на улицу, ржёт. Кое-как загнали обратно.

Ветеринарный фельдшер признал Расправу "бешеной". Но что с ней делать не сказал, и никаких лекарств не дал.

Аркашка с Мишкой Пурусовым, приехавшим из Майдакова, загнали её в бревенчатую конюшню, выбросив оттуда обе шерстобитные машины и пол.

Уже одно то, что к нам в дом стал ходить Клёня Мокров, меня настораживало. Я не ждал от него ничего хорошего. Ой, сотворит он какую-нето подлость, как бывало раньше. Я ничего не забывал: И "Выставку" с "Курилихой", и драки с железным аршином. Где Мишка Пурусов, там обязательно или каверза, или подлость.

Бедная Расправа металась по конюшне из конца в конец. Страшно двери открывать - так и мчится, бьёт передом и задом.

Решили Расправу застрелить, раз она бешеная. Аркаша пошёл к дядьке Илье, в соседи.

Илюха, узнав что от него хотят, страшно взматерился.

- Чтобы я, конник, да стрелял в коня? В креста бога мать вашу душу, в три господа и всех херувимов!

- Что-то же надо делать, дядя Илья Лексеич - бешеная! - говорил Аркашка.

- Бешеная не бешеная, а она, в креста исуса мать, на вашу семью без малого тридцать годов отработала! Могли бы и уважить старость кобылью, а, сынки Ивана Григорьича?! Она же, он сам сказывал, как самый главный член семьи была, в богородицу мать! Неправду говорю?

- Была. Нам её жалко. Да что делать?

- А раз была - то пускай своей смертью и умирает, в синклит мать!

Аркашка и Мишка Пурусов зарядили ружья. В тёмной конюшне под самым потолком узкие прорези окон. По приставным лестницам они взобрались и стали палить по бедной Расправе. Метили в голову, не попадали. Дробины вспороли кожу, окропили кровью круп и грудь. Лошадь ошалело металась по просторной конюшне, кидалась на стены.

- Не надо! Не надо! - кричал я брату и Мишке. Они не прекращали стрельбу. Я столкнул Мишку с лестницы.

Прибежал Илюха.

Вырвал у Мишки берданку - и об угол хрясть - только щепки полетели от ложа и цевья.

- Слезай, Еграша, твою мать! - закричал он на Аркашку. Тот, не дожидаясь, спрыгнул на землю - и наутёк.

Дядя Илья распахнул двери конюшни и с клочком сена в руках стал подманивать раненую Расправу. Лошадь, будто понимая, что от этого человека ей не грозит опасность, послушно вышла во двор и рухнула в солому.

На другой день мы на Мальчике вывезли труп Расправы за овин и закопали.

ЧАСТЬ 6.   ПАЛЕХСКАЯ ЮНОСТЬ.   1926-1927 ГОДЫ  

Стр.92 из:   85  86  87  88  89  90  91  92  93   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ