1956 год. 3-й класс. Начались смотры художественной самодеятельности. В моей жизни появились любимые фильмы. Долгожданный приём в пионеры. И папина война, которая снилась ему. Игры и забавы, конечно же, во дворе или на улице.
В 1957 году. Мы живём в Кировграде, я учусь в 4-м классе, учусь отлично, по-прежнему дерусь в ответ на дразнилки. выясняется, что Четвёртый завод спускаетс в речку Калатинку ядовитые ртутные отходы, и канава. по которой они текут пересекает нашу Октябрьскую улицу. Папа устанавливает брусья во дворе, и теперь есть где повисеть вниз головой и сделать 'лягушку'. Книги по-прежнему играют значительную роль в моей жизни;
1957 год. По-прежнему Кировград. Но с начала пятого класса начинается иная жизнь, жизнь подростка, полная противостоянию и товарищам по учёбе и, что особенно горько, семье. Одиночество в мире, с которым трудно смириться и которому невозможно подчиняться. Новые ощущения, половодье чувств. Начало жизни сердца
1958 год. Кировград. Пятый класс. Деятельное взаимодействие с миром и всё более глубокое погружение в свой внутренний мир. Книги и кино - вот основные инструменты познания и понимания жизни; Конфликты с одноклассниками; Любовь, занимающая всё больше места в голове и сердце;
1958-59 годы. Кировград. Шестой класс. Продолжается этап становление личности и взросление. Появляется склонность к литературной фантастике. Поэзия занимает всё большее место в голове и сердце. И по-прежнему, каждая, даже сама краткая встреча с ним, - событие неимоверной важности.
1959-60 год. Кировград. Седьмой класс. Взросление и сильная эмоциональность - жизнь сердца, где-то открытая, где-то прячущаяся в глубине души. Казалось, что продолжается время становления, но мысли, поступки и речи обретали всё большую глубину. Жизнь была сверх меры заполнена любовью, и всякое действие, всякое событие виделось сквозь призму любви;
1960-61 год. Кировград. Восьмой класс. Ранняя юность. У меня выковывается характер гордый и независимый. Нежелание подчиняться никому и ни в чём и, в то же время, стремление к лидерству во всём: в учёбе, в спорте, в межличностных отношениях с девочками в классе. Но в то же время сдержанность и осторожность в отношениях с Володей, сильное чувство к нему спрятано глубоко-глубоко;
1962 год. Качканар. Всесоюзная комсомольская стройка; Девятый класс. Ранняя юность. Живу под маской безудержного веселья и флирта. Нахожусь в центре внимания и даже принимаю участие в ВИА 'Девятый-бэ'; Пускаюсь во все тяжкие; Совершенно не нравлюсь себе. И школа не нравится. Учёба даётся слишком легко. Прошу родителей, чтобы отпустили меня в Кировград, доучиваться там в 10-м классе.
1962-63 годы. Кировград. Последний год в школе. 10-й класс; Тяжёлая жизнь. Начинаются размышления о жизненном задании человека; Зубрёжка отчасти помогает пережить то, что я вижу его с другой, и у них серьёзные отношения. Помогает волейбол и лыжный поход и разные поездки. Но всё равно я не снимаю маску, потому что сейчас НАДО быть гордой. А потом я уеду и больше никогда его не увижу.
Папа прекрасно управлялся с печками, огонь разгорался, и мы с ним садились возле горящей печи: он сидел на табурете, я - на полу перед ним, упершись спиной в его колени, и смотрели на язычки пламени, мелькавшие в щелях между стенкой печи и дверцей. Это были одни из самых лучших минут в жизни, минут, которые вспоминаешь со сладкими слезами - так было хорошо.
Потом приходила с работы мама, затевался ужин. И пока мама его готовила, папа читал нам то, что он написал утром. Закончив чтение, он поднимал глаза на маму, и она непременно говорила: "Хорошо, Серёжа!" Ничего другого она сказать не могла, чтобы не расстроить папу.
Потом приходила с работы мама, затевался ужин. И пока мама его готовила, папа читал нам то, что он написал утром. Закончив чтение, он поднимал глаза на маму, и она непременно говорила: "Хорошо, Серёжа!" Ничего другого она сказать не могла, чтобы не расстроить папу.
Летом после ужина мы шли на улицу "бегать", а зимой - уходили в свою комнату, читали там книжки, играли в настольные игры. Иногда играли с папой в шашки и шахматы, рассматривали географический атлас, один загадывал название города или речки, чтобы другой нашёл его на карте.
Так вот было лето, и папа заболел. Щёки, подбородок, шею покрывал слой коросты. Папа не мог бриться, и оттого его мучения усугублялись. Растущие щетинки приподнимали слой коросты, вызывая боль, всё это месиво местами кровоточило - в общем, зрелище было ужасным. Врачи предположили, что "это случилось на нервной почве", так тогда говорили. Это и подтверждало то, о чём я сказала в начале: папа переживал понижение статуса, не соответствующее его внутреннему представлению о себе. Прописанные мази не помогали. Пришлось ему лечь в больницу. Наши походы в больницу запомнились тем, что папа, с намазанным какой-то белой мазью лицом, выглядывал из окна, а потом выходил к нам, и мама кормила его на скамейке. При его дерматите требовалась особая диета, но в больнице количество еды было настолько скудным, что необходима была дополнительная пища.
Ещё эти визиты запомнились тем, что в окне я видела маму Володи, Елену Григорьевну Глушкову. В больнице она работала врачом. Маленькая, кругленькая, очень смуглая, она колобком каталась по палате.
Вообще, мама и папа Володи были очень похожи друг на друга, так же, как Володя и его младшая сестра Таня. Они четверо резко выделялись среди белокожего населения Кировграда, превосходя своей индийской смуглостью даже армян, в небольшом количестве проживающих в нашем городе.
