Теперь, когда мама уходила на работу, она давала мне небольшие поручения: сделать заготовку окрошки - это, когда было жарко; почистить картошку - это я в лагере научилась; прибрать в своей комнате и вымыть полы.

А однажды она поручила мне не просто сварить картошку, но и приготовить из неё пюре. Для этого чищеную картошку надо было сварить, потом подлить туда горячего молока, положить сливочного масла, посолить и растолочь картошку так, чтобы получилось пюре.

Поскольку я делала это в первый раз, то не знала, сколько чего класть и делала это на глаз. Подлила молока, растолкла картошку, - вижу, что густо. Ещё подолью молока, снова смешаю с картошкой и так далее, пока консистенция не стала такой, какая требовалась. Ну, и с солью так же. А вот с маслом у меня вышла промашка. Кладу его, кладу, а вкус всё никак не становится приемлемым. И получилось так, что я вбухала в пюре целую пачку масла. Мама, придя на обед, только руками всплеснула, когда я доложила, что масла мне не хватило.

Прибираться в комнате летом означало: убрать всё со стола: карандаши, альбомные листы с греческими головками на них, книжки поставить на полку и повесить платье в шкаф. Я как-то чаще надевала майку и шаровары, так мне удобнее было бегать, прыгать и вертеться на брусьях. Это не занимало много времени. Но вот мыть полы нужно было два раза в неделю.

Как я уже писала, у нас была трёхкомнатная квартира, плюс кухня, плюс сени, плюс уборная, плюс крыльцо. На это уходило часа два. Надо было залезть под каждую кровать, под каждый стол и стул, под табуретки и этажерки. В общем, если бы не мебель в комнатах, я бы и за час справилась, а так выходило довольно долго.

Один раз, только один раз, залезши под родительскую кровать, я нашла "изделие №2", почему-то так называли у нас презервативы. Откуда-то я уже имела понятие, что это такое. Мы даже распевали куплетик (Эх! Надо было бы поместить его в главу "Грубости и вредности").

Ну вот, этот самый "гандон" я и нашла. Он был наполнен и перекручен так, чтобы содержимое не выливалось.

Двумя пальчиками, содрогаясь от отвращения, я взяла это изделие, отнесла и выбросила в помойное ведро. Ничего я маме о своей находке не сказала. Это уж было бы совсем лишним.

Зато, как я любила почему-то мыть крыльцо! Я промывала его несколько раз, и оно становилось влажным и почти чёрным от влаги. Но это не была грязь, а только приятная, чистая чернота старых мокрых досок. Я даже мыла те доски, что, как рельсы, шли от нашего крыльца во двор через лужу, в дождливые дни стоявшую у крыльца. В общем, это была любимая работа.

Потом я шла в огород, срывала пару-тройку мелких зелёных яблочек с ягодной яблоньки, и жевала их, сморщившись от невероятной кислоты и терпкости. Ещё в огороде можно было полакомиться стрелками зелёного лука. Всё равно, к обеду я должна была нарвать пучок лука для окрошки или к селёдке, если таковая была куплена. Из стрелки лука я делала кудри: если стрелку разделить на несколько полосок, то они почему-то завивались, и получались зелёные кудри, которые можно было навесить на уши, украсив себя таким вот зелёными локонами.

Ещё я ходила в магазин за хлебом и молоком. Буханка чёрного хлеба стоила 16 копеек, белого 22 копейки, а молоко летом 24 копейки за литр. В зимнее время молоко становилось дороже - 28 копеек за литр.

Белый хлеб был такой вкусный, от него так заманчиво пахло, что, возвращаясь из магазина, я сгрызала два из четырёх нижних углов буханки. Приходила и ножом аккуратно срезала обкусанное, чтобы мама не ругалась. Мама никогда не делала мне по этому поводу замечания, даже если младшая моя сестрёнка, ябедница Наташа, докладывала ей об этом.