1956 год. 3-й класс. Начались смотры художественной самодеятельности. В моей жизни появились любимые фильмы. Долгожданный приём в пионеры. И папина война, которая снилась ему. Игры и забавы, конечно же, во дворе или на улице.
В 1957 году. Мы живём в Кировграде, я учусь в 4-м классе, учусь отлично, по-прежнему дерусь в ответ на дразнилки. выясняется, что Четвёртый завод спускаетс в речку Калатинку ядовитые ртутные отходы, и канава. по которой они текут пересекает нашу Октябрьскую улицу. Папа устанавливает брусья во дворе, и теперь есть где повисеть вниз головой и сделать 'лягушку'. Книги по-прежнему играют значительную роль в моей жизни;
1957 год. По-прежнему Кировград. Но с начала пятого класса начинается иная жизнь, жизнь подростка, полная противостоянию и товарищам по учёбе и, что особенно горько, семье. Одиночество в мире, с которым трудно смириться и которому невозможно подчиняться. Новые ощущения, половодье чувств. Начало жизни сердца
1958 год. Кировград. Пятый класс. Деятельное взаимодействие с миром и всё более глубокое погружение в свой внутренний мир. Книги и кино - вот основные инструменты познания и понимания жизни; Конфликты с одноклассниками; Любовь, занимающая всё больше места в голове и сердце;
1958-59 годы. Кировград. Шестой класс. Продолжается этап становление личности и взросление. Появляется склонность к литературной фантастике. Поэзия занимает всё большее место в голове и сердце. И по-прежнему, каждая, даже сама краткая встреча с ним, - событие неимоверной важности.
1959-60 год. Кировград. Седьмой класс. Взросление и сильная эмоциональность - жизнь сердца, где-то открытая, где-то прячущаяся в глубине души. Казалось, что продолжается время становления, но мысли, поступки и речи обретали всё большую глубину. Жизнь была сверх меры заполнена любовью, и всякое действие, всякое событие виделось сквозь призму любви;
1960-61 год. Кировград. Восьмой класс. Ранняя юность. У меня выковывается характер гордый и независимый. Нежелание подчиняться никому и ни в чём и, в то же время, стремление к лидерству во всём: в учёбе, в спорте, в межличностных отношениях с девочками в классе. Но в то же время сдержанность и осторожность в отношениях с Володей, сильное чувство к нему спрятано глубоко-глубоко;
1962 год. Качканар. Всесоюзная комсомольская стройка; Девятый класс. Ранняя юность. Живу под маской безудержного веселья и флирта. Нахожусь в центре внимания и даже принимаю участие в ВИА 'Девятый-бэ'; Пускаюсь во все тяжкие; Совершенно не нравлюсь себе. И школа не нравится. Учёба даётся слишком легко. Прошу родителей, чтобы отпустили меня в Кировград, доучиваться там в 10-м классе.
1962-63 годы. Кировград. Последний год в школе. 10-й класс; Тяжёлая жизнь. Начинаются размышления о жизненном задании человека; Зубрёжка отчасти помогает пережить то, что я вижу его с другой, и у них серьёзные отношения. Помогает волейбол и лыжный поход и разные поездки. Но всё равно я не снимаю маску, потому что сейчас НАДО быть гордой. А потом я уеду и больше никогда его не увижу.
Ранним летом (в конце июня, начале июля) уже после окончания 1-й смены в лагере (а я всегда ездила в лагерь только на 1-ю смену) мы ходили на просеки за земляникой. Настоящая лесная душистая земляника! Собирать её - мука мученическая: чтобы найти, надо заглядывать под листочки. Больше трёхлитрового бидончика мы всей семьёй не набирали. Сестрёнка и я - по две 150-граммовых кружечки, остальное - мама. А папа, которому в силу его нетерпеливого характера собирать землянику было невыносимо, шел на грибную охоту, оставив нас на просеке. Мы собирали ягоды, как в той сказочке:
Одну ягодку беру,
На другую смотрю,
Третью примечаю,
Четвёртая мерещится.
Над нами гудели провода высоковольтной линии (собственно, для этой линии и была сделана просека), ноги в резиновых сапогах в жару быстро становились мокрыми, пот лился со лба, в нос лезли комары. В общем, приходилось несладко. Зато дома мама насыпала нам по блюдечку ягод, наливала по стакану молока, мы высыпали землянику молоко, размешивали её там - получался настоящий земляничный коктейль - награда за перенесённые мучения.
В августе мы ездили по узкоколейке до Карпушихи и Лёвихи. Там на горках под соснами росла черника, а в конце августа - начале сентября появлялась и брусника. Черника давалась нам не так тяжко, как земляника, её тёмно-фиолетовые ягоды были видны сверху. Еще легче было собирать бруснику. Мы как бы "доили" кустики; одно движение - и в руке полная горсть ягод.
Из земляники и черники варилось варенье, а бруснику замачивали в больших стеклянных банках на 10 литров - витамины на зиму.
Ещё летом, да и осенью, мы часто ходили за грибами. За Копотиным росли в болотах подосиновики, в направлении Нейво-Рудянки (на 5-м км, Андреевском, Алексеевском) - подберёзовики и рыжики. Чаще всего и там, и тут попадались чёрные грузди и сопливые валуи. И те, и другие необходимо было отмачивать, чтобы они потеряли свой горький вкус. Зато с каким удовольствием зимой мы уплетали их с картошечкой - очень, очень аппетитно выглядели маленькие шарики валуев, засоленные мамой в деревянном бочонке.
Помню, как однажды под папину руку собрались человек шесть моих друзей и подруг, и вот такой оравой мы отправились в лес за Копотиным. Наверное, в это время папа не работал, потому что был будний день, как я помню. Всю дорогу папа рассказывал разные истории из своего детства, военные эпизоды. Путь был неблизкий, километров пять. Когда сюжеты иссякали, мы играли в словесную игру "Города", называя город на ту букву, которой оканчивалось название предыдущего города.
Если за Копотиным леса были болотистые и пейзажи - малоинтересные, то у Алексеевского, холмы и скалистые горки чередовались с живописными долинами, светлыми полянами. Осенью эти пейзажи были особенно красивы.
И сейчас перед глазами моими стоит картина осенней тайги. С небольшой горки открывались взгляду тёмно-зелёные верхушки елово-пихтового леса, волнами уходящего к горизонту. И жёлто-оранжевыми пятнами осиновые и берёзовые купы возле полянок и болот. И небо - серо-чёрное от туч, и ветер, гонящий эти тучи по небу. Любимая картина - мой Урал!
