1956 год. 3-й класс. Начались смотры художественной самодеятельности. В моей жизни появились любимые фильмы. Долгожданный приём в пионеры. И папина война, которая снилась ему. Игры и забавы, конечно же, во дворе или на улице.
В 1957 году. Мы живём в Кировграде, я учусь в 4-м классе, учусь отлично, по-прежнему дерусь в ответ на дразнилки. выясняется, что Четвёртый завод спускаетс в речку Калатинку ядовитые ртутные отходы, и канава. по которой они текут пересекает нашу Октябрьскую улицу. Папа устанавливает брусья во дворе, и теперь есть где повисеть вниз головой и сделать 'лягушку'. Книги по-прежнему играют значительную роль в моей жизни;
1957 год. По-прежнему Кировград. Но с начала пятого класса начинается иная жизнь, жизнь подростка, полная противостоянию и товарищам по учёбе и, что особенно горько, семье. Одиночество в мире, с которым трудно смириться и которому невозможно подчиняться. Новые ощущения, половодье чувств. Начало жизни сердца
1958 год. Кировград. Пятый класс. Деятельное взаимодействие с миром и всё более глубокое погружение в свой внутренний мир. Книги и кино - вот основные инструменты познания и понимания жизни; Конфликты с одноклассниками; Любовь, занимающая всё больше места в голове и сердце;
1958-59 годы. Кировград. Шестой класс. Продолжается этап становление личности и взросление. Появляется склонность к литературной фантастике. Поэзия занимает всё большее место в голове и сердце. И по-прежнему, каждая, даже сама краткая встреча с ним, - событие неимоверной важности.
1959-60 год. Кировград. Седьмой класс. Взросление и сильная эмоциональность - жизнь сердца, где-то открытая, где-то прячущаяся в глубине души. Казалось, что продолжается время становления, но мысли, поступки и речи обретали всё большую глубину. Жизнь была сверх меры заполнена любовью, и всякое действие, всякое событие виделось сквозь призму любви;
1960-61 год. Кировград. Восьмой класс. Ранняя юность. У меня выковывается характер гордый и независимый. Нежелание подчиняться никому и ни в чём и, в то же время, стремление к лидерству во всём: в учёбе, в спорте, в межличностных отношениях с девочками в классе. Но в то же время сдержанность и осторожность в отношениях с Володей, сильное чувство к нему спрятано глубоко-глубоко;
1962 год. Качканар. Всесоюзная комсомольская стройка; Девятый класс. Ранняя юность. Живу под маской безудержного веселья и флирта. Нахожусь в центре внимания и даже принимаю участие в ВИА 'Девятый-бэ'; Пускаюсь во все тяжкие; Совершенно не нравлюсь себе. И школа не нравится. Учёба даётся слишком легко. Прошу родителей, чтобы отпустили меня в Кировград, доучиваться там в 10-м классе.
1962-63 годы. Кировград. Последний год в школе. 10-й класс; Тяжёлая жизнь. Начинаются размышления о жизненном задании человека; Зубрёжка отчасти помогает пережить то, что я вижу его с другой, и у них серьёзные отношения. Помогает волейбол и лыжный поход и разные поездки. Но всё равно я не снимаю маску, потому что сейчас НАДО быть гордой. А потом я уеду и больше никогда его не увижу.
Вообще-то я росла довольно здоровой девочкой в отличие от сестрицы моей Наташи. После 5-го класса я вообще не болела. Но вот в начальной школе два, а то - и три раза - перенесла воспаление лёгких. Может, я была ещё недостаточно закалённой, чтобы, набегавшись до взмыленного состояния, есть снег и сосать сосульки, бегать по сугробам в валенках, полных снега. Так или иначе, воспаление лёгких от такого modus vivendi было мне обеспечено.
Днём во время болезни я обычно лежала на родительской кровати с панцирной сеткой, в их спальне, самом светлом месте квартиры. Не помню, чтобы кашель мучил меня, как мучает сейчас, отдавая в голову, и я боюсь, что лопнет какой-нибудь сосуд, и придёт моей жизни конец. Не то, чтобы я боялась конца, но инсульт - это параличи речи, движения. Станешь почти растением - думать об этом страшно. А в детстве всё было не так. Только поднималась температура, и потолок начинал опускаться на тебя, становилось трудно дышать, и хотелось руками отодвинуть его туда, вверх, чтоб не было так душно. Перемежая сон и явь, чувствуя, как колет под лопаткой, я смотрела раз за разом сон, в котором кто-то догонял меня в тёмном переулке и вонзал острый и тонкий кинжал под лопатку. Во сне я была взрослой девушкой в длинном тонком светлом шёлковом платье, я бежала очень быстро, так что начинала задыхаться, и тут мне под лопатку и всаживали лезвие. Потом я видела этот сон ещё не раз, не зная, что это я и была, но в прежней жизни. Потом я ещё что-то вспомнила из этой жизни. Ну, об этом я писала в самом начале, где речь шла о том, кто я и кем была раньше.
Вечером приходил папа, и тут же все начинали суетиться вокруг меня. Приносили противное горячее молоко с содой, сливочным маслом и мёдом. Из химикатов были сульфаниламиды, вроде бы, норсульфазол, а может, ещё что. Пенициллина в нашей глуши ещё не было. Кроме молока мне давали ещё ложку горячего сиропа из кагора и пережжённого сахара. Вот это было вкусно. Но как только температура снижалась, кагор из лечения исключали, оставалось молоко, от сладости и жирности которого меня подташнивало.
На ночь меня перемещали в детскую, на мою кровать. Папа ещё долго сидел возле меня. Я просила его рассказать мне сказку, и он легко выдумывал какие-то небольшие сказки со зверушками и мной в качестве главного действующего лица. Я их очень любила, но сейчас не могу вспомнить ни одной, кроме сказки про белочку Леночку.
Когда болезнь была на излёте, и мне становилось легче, я наслаждалась чтением в широкой родительской кровати. Надоедало читать, я начинала прыгать на кровати, как на батуте: всё выше и выше. Наташа, конечно, тут же прибегала и, увидев, чем я занимаюсь, убегала назад на кухню, оповестить маму. Но я знала, чем это кончается, поэтому к маминому приходу смирно лежала под одеялом, глядя в потолок. Мама всё понимала, но не ругала меня - всё же я была больная - а только со вздохом отворачивалась и уходила. А оглядывающейся Наташке я показывала язык и кулак.
На этапе выздоровления надо было нагонять то, что я пропустила в школе. Каждый день ко мне приходил кто-нибудь из класса и приносил домашнее задание, забирая тетрадки с выполненными работами. Так было заведено в тогдашней школе: болезнь учёбе - не помеха. Отставать было нельзя. Ко всем больным ходили друзья или дежурные. Если что-то было непонятно, я спрашивала у папы, но до 5-го класса у меня не возникало никаких проблем с уроками. Я их делала сама, старательно и с удовольствием. Мне нравилось красиво и аккуратно писать, решать примеры и задачи. Я любила читать "Родную речь" - так назывался учебник для чтения. Практически все стихи из детства я помню до сих пор.
