1956 год. 3-й класс. Начались смотры художественной самодеятельности. В моей жизни появились любимые фильмы. Долгожданный приём в пионеры. И папина война, которая снилась ему. Игры и забавы, конечно же, во дворе или на улице.
В 1957 году. Мы живём в Кировграде, я учусь в 4-м классе, учусь отлично, по-прежнему дерусь в ответ на дразнилки. выясняется, что Четвёртый завод спускаетс в речку Калатинку ядовитые ртутные отходы, и канава. по которой они текут пересекает нашу Октябрьскую улицу. Папа устанавливает брусья во дворе, и теперь есть где повисеть вниз головой и сделать 'лягушку'. Книги по-прежнему играют значительную роль в моей жизни;
1957 год. По-прежнему Кировград. Но с начала пятого класса начинается иная жизнь, жизнь подростка, полная противостоянию и товарищам по учёбе и, что особенно горько, семье. Одиночество в мире, с которым трудно смириться и которому невозможно подчиняться. Новые ощущения, половодье чувств. Начало жизни сердца
1958 год. Кировград. Пятый класс. Деятельное взаимодействие с миром и всё более глубокое погружение в свой внутренний мир. Книги и кино - вот основные инструменты познания и понимания жизни; Конфликты с одноклассниками; Любовь, занимающая всё больше места в голове и сердце;
1958-59 годы. Кировград. Шестой класс. Продолжается этап становление личности и взросление. Появляется склонность к литературной фантастике. Поэзия занимает всё большее место в голове и сердце. И по-прежнему, каждая, даже сама краткая встреча с ним, - событие неимоверной важности.
1959-60 год. Кировград. Седьмой класс. Взросление и сильная эмоциональность - жизнь сердца, где-то открытая, где-то прячущаяся в глубине души. Казалось, что продолжается время становления, но мысли, поступки и речи обретали всё большую глубину. Жизнь была сверх меры заполнена любовью, и всякое действие, всякое событие виделось сквозь призму любви;
1960-61 год. Кировград. Восьмой класс. Ранняя юность. У меня выковывается характер гордый и независимый. Нежелание подчиняться никому и ни в чём и, в то же время, стремление к лидерству во всём: в учёбе, в спорте, в межличностных отношениях с девочками в классе. Но в то же время сдержанность и осторожность в отношениях с Володей, сильное чувство к нему спрятано глубоко-глубоко;
1962 год. Качканар. Всесоюзная комсомольская стройка; Девятый класс. Ранняя юность. Живу под маской безудержного веселья и флирта. Нахожусь в центре внимания и даже принимаю участие в ВИА 'Девятый-бэ'; Пускаюсь во все тяжкие; Совершенно не нравлюсь себе. И школа не нравится. Учёба даётся слишком легко. Прошу родителей, чтобы отпустили меня в Кировград, доучиваться там в 10-м классе.
1962-63 годы. Кировград. Последний год в школе. 10-й класс; Тяжёлая жизнь. Начинаются размышления о жизненном задании человека; Зубрёжка отчасти помогает пережить то, что я вижу его с другой, и у них серьёзные отношения. Помогает волейбол и лыжный поход и разные поездки. Но всё равно я не снимаю маску, потому что сейчас НАДО быть гордой. А потом я уеду и больше никогда его не увижу.
В обширном дворе дома 24 по улице Октябрьской было много детей примерно одного возраста: рожденных от 1944 до 1950. Были ещё и старшие, например, Оля Верхолётова 1940 года рождения. Остальные, рождённые в 30-е годы, были уже студентами и во дворе появлялись только летом, во время каникул. Поэтому обычно двор кишел малышнёй, затевающей разные игры. Чаще всего играли в "ляпы", в России их называют "салочки". Там, в Центральной России, ребята "салят" того, кого догоняют (видно, у них водится сало), а у нас, на Урале, - "ляпают".
Одна из дворовых картинок, застрявших в памяти: мы играем в "ляпы", гоняемся друг за другом, и тут выходит во двор мой брат Саша. Вокруг него моментально образуется пустота. Он стоит посреди двора, возвышаясь над нами, совершенно один. И тут младшая моя сестричка, трёхлетняя Наташа, бросается к брату, он её обнимает и поднимает вверх на вытянутых руках. Саша и Наташа друг друга очень любили. А я - нет. Я боялась Сашу, вернее, его припадков.
И вот я стою во дворе и со страхом смотрю на них. Я знаю, что с Сашей в любой момент может случиться припадок. Я помню, как в Нижнем Тагиле он упал на улице, начал выгибаться и биться в судорогах, изо рта шла пена. Народ собрался вокруг, и какой-то дядька, видимо, имеющий понятие об эпилептических припадках, кричал: "Дайте ложку! Быстро!" Ложку надо было засунуть в рот и прижать язык, чтобы он не запал, и Саша не задохнулся. Я помню всё это, и боюсь, что вот-вот начнётся. И что тогда будет с Наташей? Но и подойти я тоже боюсь. Слава Богу, в тот раз ничего такого не случилось. Наташа благополучно вернулась на землю, а Сашу мама позвала домой.
И как только он ушёл, что-то во мне лопнуло: всё заслонило одно желание: я хочу, чтобы он умер. Впервые в жизни я пожелала смерти другому человеку. Я пожелала смерти своему брату! До сих пор я плачу, когда вспоминаю об этом. Мне стыдно и больно.
Саша умер вскоре после Нового 1954 года - 11 января - на лежанке в коридорчике между спальней родителей, детской и гостиной. Ему было 14 лет. Сохранились фотографии, где он лежит в гробу, а мы стоим вокруг. Папа, мама, маленькая Наташа, я, бабушка Елена Михайловна и ещё какой-то незнакомый человек, которого я не знаю. Наверное, с папиной работы.
На фото я гляжу на мёртвого Сашу, насупленная и сосредоточенная. Я не радовалась его смерти, но и не печалилась. Редкая духовная глухота! Но с тех пор я начала бояться мёртвых и гробов, а "Похоронный марш" звучащий на улице, когда несли умершего человека на кладбище мимо, разрывал мне сердце. Я затыкала уши и убегала, чтобы не видеть и не слышать. Мысль о смерти вызывала во мне ужас. Смерть казалась мне чёрной пропастью, на краю которой я стояла, и куда я должна была упасть. Почему-то я была уверена, что умру рано.
