1956 год. 3-й класс. Начались смотры художественной самодеятельности. В моей жизни появились любимые фильмы. Долгожданный приём в пионеры. И папина война, которая снилась ему. Игры и забавы, конечно же, во дворе или на улице.
В 1957 году. Мы живём в Кировграде, я учусь в 4-м классе, учусь отлично, по-прежнему дерусь в ответ на дразнилки. выясняется, что Четвёртый завод спускаетс в речку Калатинку ядовитые ртутные отходы, и канава. по которой они текут пересекает нашу Октябрьскую улицу. Папа устанавливает брусья во дворе, и теперь есть где повисеть вниз головой и сделать 'лягушку'. Книги по-прежнему играют значительную роль в моей жизни;
1957 год. По-прежнему Кировград. Но с начала пятого класса начинается иная жизнь, жизнь подростка, полная противостоянию и товарищам по учёбе и, что особенно горько, семье. Одиночество в мире, с которым трудно смириться и которому невозможно подчиняться. Новые ощущения, половодье чувств. Начало жизни сердца
1958 год. Кировград. Пятый класс. Деятельное взаимодействие с миром и всё более глубокое погружение в свой внутренний мир. Книги и кино - вот основные инструменты познания и понимания жизни; Конфликты с одноклассниками; Любовь, занимающая всё больше места в голове и сердце;
1958-59 годы. Кировград. Шестой класс. Продолжается этап становление личности и взросление. Появляется склонность к литературной фантастике. Поэзия занимает всё большее место в голове и сердце. И по-прежнему, каждая, даже сама краткая встреча с ним, - событие неимоверной важности.
1959-60 год. Кировград. Седьмой класс. Взросление и сильная эмоциональность - жизнь сердца, где-то открытая, где-то прячущаяся в глубине души. Казалось, что продолжается время становления, но мысли, поступки и речи обретали всё большую глубину. Жизнь была сверх меры заполнена любовью, и всякое действие, всякое событие виделось сквозь призму любви;
1960-61 год. Кировград. Восьмой класс. Ранняя юность. У меня выковывается характер гордый и независимый. Нежелание подчиняться никому и ни в чём и, в то же время, стремление к лидерству во всём: в учёбе, в спорте, в межличностных отношениях с девочками в классе. Но в то же время сдержанность и осторожность в отношениях с Володей, сильное чувство к нему спрятано глубоко-глубоко;
1962 год. Качканар. Всесоюзная комсомольская стройка; Девятый класс. Ранняя юность. Живу под маской безудержного веселья и флирта. Нахожусь в центре внимания и даже принимаю участие в ВИА 'Девятый-бэ'; Пускаюсь во все тяжкие; Совершенно не нравлюсь себе. И школа не нравится. Учёба даётся слишком легко. Прошу родителей, чтобы отпустили меня в Кировград, доучиваться там в 10-м классе.
1962-63 годы. Кировград. Последний год в школе. 10-й класс; Тяжёлая жизнь. Начинаются размышления о жизненном задании человека; Зубрёжка отчасти помогает пережить то, что я вижу его с другой, и у них серьёзные отношения. Помогает волейбол и лыжный поход и разные поездки. Но всё равно я не снимаю маску, потому что сейчас НАДО быть гордой. А потом я уеду и больше никогда его не увижу.
Теперь из сеней войдём в кухню. У входа на полу постелена клеёнка. Слева, на перегородке, отделяющей входное пространство от собственно кухни, вешалка. Напротив, на стене - ещё одна. Справа видна дверь, ведущая в гостиную, прямо - дверь в детскую.
Наискосок от входа четверть кухни отведено русской печке. Она большая, белёная известью, есть в ней и плита, и под, и приступок, и полати.
Когда после зимней прогулки, замёрзшая, я возвращалась домой, то, скинув обледенелые фуфайку, штаны и валенки, забиралась на полати, где всегда было тепло. Осенью там в валенках дозревали помидоры.
В углу около печки, прямо под подом, стояла кадка с водой. Начиная с 4-го класса (с 10-ти лет) моей обязанностью было наполнить кадушку, для чего были куплены небольшие вёдра и детское коромысло. Носить воду надо было из колонки, которая располагалась в проулке за "Коммуной" (это такой длинный дом - позиция 14 на плане ареала обитания). В кадушку входило 8 вёдер. Конечно, она никогда не была пустой, обычно я приносила 4 или 6 вёдер - и этого было достаточно.
У окна стояла ножная швейная машинка "Зингер". На ней шила мама, не помню, чтобы кто-нибудь кроме неё садился за машинку. Все мои платья вплоть до 9 класса были сшиты мамой на этой машинке. Моя роль ограничивалась тем, чтобы вдевать нитку в иглу, потому что у мамы уже была небольшая дальнозоркость.
За швейной машинкой, ближе к печке, стоял обеденный стол, покрытый клеёнкой. Сам стол - абсолютно ничем не примечательный, вокруг него стояли табуретки, на которых мы сидели.
