1956 год. 3-й класс. Начались смотры художественной самодеятельности. В моей жизни появились любимые фильмы. Долгожданный приём в пионеры. И папина война, которая снилась ему. Игры и забавы, конечно же, во дворе или на улице.
В 1957 году. Мы живём в Кировграде, я учусь в 4-м классе, учусь отлично, по-прежнему дерусь в ответ на дразнилки. выясняется, что Четвёртый завод спускаетс в речку Калатинку ядовитые ртутные отходы, и канава. по которой они текут пересекает нашу Октябрьскую улицу. Папа устанавливает брусья во дворе, и теперь есть где повисеть вниз головой и сделать 'лягушку'. Книги по-прежнему играют значительную роль в моей жизни;
1957 год. По-прежнему Кировград. Но с начала пятого класса начинается иная жизнь, жизнь подростка, полная противостоянию и товарищам по учёбе и, что особенно горько, семье. Одиночество в мире, с которым трудно смириться и которому невозможно подчиняться. Новые ощущения, половодье чувств. Начало жизни сердца
1958 год. Кировград. Пятый класс. Деятельное взаимодействие с миром и всё более глубокое погружение в свой внутренний мир. Книги и кино - вот основные инструменты познания и понимания жизни; Конфликты с одноклассниками; Любовь, занимающая всё больше места в голове и сердце;
1958-59 годы. Кировград. Шестой класс. Продолжается этап становление личности и взросление. Появляется склонность к литературной фантастике. Поэзия занимает всё большее место в голове и сердце. И по-прежнему, каждая, даже сама краткая встреча с ним, - событие неимоверной важности.
1959-60 год. Кировград. Седьмой класс. Взросление и сильная эмоциональность - жизнь сердца, где-то открытая, где-то прячущаяся в глубине души. Казалось, что продолжается время становления, но мысли, поступки и речи обретали всё большую глубину. Жизнь была сверх меры заполнена любовью, и всякое действие, всякое событие виделось сквозь призму любви;
1960-61 год. Кировград. Восьмой класс. Ранняя юность. У меня выковывается характер гордый и независимый. Нежелание подчиняться никому и ни в чём и, в то же время, стремление к лидерству во всём: в учёбе, в спорте, в межличностных отношениях с девочками в классе. Но в то же время сдержанность и осторожность в отношениях с Володей, сильное чувство к нему спрятано глубоко-глубоко;
1962 год. Качканар. Всесоюзная комсомольская стройка; Девятый класс. Ранняя юность. Живу под маской безудержного веселья и флирта. Нахожусь в центре внимания и даже принимаю участие в ВИА 'Девятый-бэ'; Пускаюсь во все тяжкие; Совершенно не нравлюсь себе. И школа не нравится. Учёба даётся слишком легко. Прошу родителей, чтобы отпустили меня в Кировград, доучиваться там в 10-м классе.
1962-63 годы. Кировград. Последний год в школе. 10-й класс; Тяжёлая жизнь. Начинаются размышления о жизненном задании человека; Зубрёжка отчасти помогает пережить то, что я вижу его с другой, и у них серьёзные отношения. Помогает волейбол и лыжный поход и разные поездки. Но всё равно я не снимаю маску, потому что сейчас НАДО быть гордой. А потом я уеду и больше никогда его не увижу.
Больно писать о моём старшем брате. Больно потому, что я боялась и избегала его. У него была эпилепсия и частые припадки. В Нижнем Тагиле, когда мне было 6-7 лет, он жил с нами, нянька Шура, очевидно, присматривала не только за Наташей, но и за ним.
Помню два его эпилептических припадка. Один с ним случился на улице, он упал прямо на землю и бился в судорогах, пена шла изо рта. Народ стоял и смотрел, потом кто-то снял куртку и закутал его. Я побежала домой, звать Шуру. Шура принесла одеяло, укрыла его Припадок кончился, Саша лежал бледный и с закрытыми глазами. Кто-то сказал: "Посмотрите его язык, не закушен ли он, а то пацан может кровью захлебнуться". Так я узнала, что во время припадка эпилептику надо вставлять деревянную ложку в рот, чтобы он не прикусил язык. Слава Богу, на этот раз обошлось, язык был цел.
Второй раз Саша упал в комнате, ударился виском о батарею. Дома был папа, он закутал Сашу в покрывало, и держал его так, чтобы Саша не ударился ещё обо что-нибудь, а я стояла с ложкой в руке. Потом папа лег почти всем телом на Сашу, чтобы сдержать конвульсии и не дать Саше удариться ещё обо что-нибудь, я подала папе ложку. Он с большим трудом левой своей единственной рукой как-то вставил ложку между челюстями.
Я смертельно боялась Сашиных припадков, как все дети боятся того, чего не понимают и с чем не могут справиться. Они примеряют всё на себя и, боясь собственных воображаемых страданий, стараются их избежать. Помню, что тогда во мне не было ни капли жалости, было только желание никогда этого не видеть.
Фотография с запёкшимся кровоподтёком на виске, была прикреплена на памятнике Сашиной могилы в Кировграде. Её у меня нет, но есть другая, где мы сняты все (Саша, Наташа, папа и я) в нижнетагильской квартире, и этот кровоподтёк отчётливо виден.