1956 год. 3-й класс. Начались смотры художественной самодеятельности. В моей жизни появились любимые фильмы. Долгожданный приём в пионеры. И папина война, которая снилась ему. Игры и забавы, конечно же, во дворе или на улице.
В 1957 году. Мы живём в Кировграде, я учусь в 4-м классе, учусь отлично, по-прежнему дерусь в ответ на дразнилки. выясняется, что Четвёртый завод спускаетс в речку Калатинку ядовитые ртутные отходы, и канава. по которой они текут пересекает нашу Октябрьскую улицу. Папа устанавливает брусья во дворе, и теперь есть где повисеть вниз головой и сделать 'лягушку'. Книги по-прежнему играют значительную роль в моей жизни;
1957 год. По-прежнему Кировград. Но с начала пятого класса начинается иная жизнь, жизнь подростка, полная противостоянию и товарищам по учёбе и, что особенно горько, семье. Одиночество в мире, с которым трудно смириться и которому невозможно подчиняться. Новые ощущения, половодье чувств. Начало жизни сердца
1958 год. Кировград. Пятый класс. Деятельное взаимодействие с миром и всё более глубокое погружение в свой внутренний мир. Книги и кино - вот основные инструменты познания и понимания жизни; Конфликты с одноклассниками; Любовь, занимающая всё больше места в голове и сердце;
1958-59 годы. Кировград. Шестой класс. Продолжается этап становление личности и взросление. Появляется склонность к литературной фантастике. Поэзия занимает всё большее место в голове и сердце. И по-прежнему, каждая, даже сама краткая встреча с ним, - событие неимоверной важности.
1959-60 год. Кировград. Седьмой класс. Взросление и сильная эмоциональность - жизнь сердца, где-то открытая, где-то прячущаяся в глубине души. Казалось, что продолжается время становления, но мысли, поступки и речи обретали всё большую глубину. Жизнь была сверх меры заполнена любовью, и всякое действие, всякое событие виделось сквозь призму любви;
1960-61 год. Кировград. Восьмой класс. Ранняя юность. У меня выковывается характер гордый и независимый. Нежелание подчиняться никому и ни в чём и, в то же время, стремление к лидерству во всём: в учёбе, в спорте, в межличностных отношениях с девочками в классе. Но в то же время сдержанность и осторожность в отношениях с Володей, сильное чувство к нему спрятано глубоко-глубоко;
1962 год. Качканар. Всесоюзная комсомольская стройка; Девятый класс. Ранняя юность. Живу под маской безудержного веселья и флирта. Нахожусь в центре внимания и даже принимаю участие в ВИА 'Девятый-бэ'; Пускаюсь во все тяжкие; Совершенно не нравлюсь себе. И школа не нравится. Учёба даётся слишком легко. Прошу родителей, чтобы отпустили меня в Кировград, доучиваться там в 10-м классе.
1962-63 годы. Кировград. Последний год в школе. 10-й класс; Тяжёлая жизнь. Начинаются размышления о жизненном задании человека; Зубрёжка отчасти помогает пережить то, что я вижу его с другой, и у них серьёзные отношения. Помогает волейбол и лыжный поход и разные поездки. Но всё равно я не снимаю маску, потому что сейчас НАДО быть гордой. А потом я уеду и больше никогда его не увижу.
Удивительно, но папа и мама не стали возражать против моего переезда в Кировград. Папа сказал, что в 16 лет он отправился в Москву, жил там, зарабатывая на хлеб колкой дров, потом научился копировке чертежей и стал работать в проектном институте. А мама, по своему обычаю, ничего не сказала.
Как они договорились с Ольгой Гавриловной Шеиной, мамой моей одноклассницы Лили Карачунской, я не знаю. Сколько они платили за моё жительство у неё и еду, тоже не знаю. Меня это не интересовало, это были их взрослые дела. Для меня главным было то, что не надо будет учиться лишний год и учить какую-то химико-технологическую муру, от которой у меня мозги сохли.
Со школой они тоже договорились быстро: никакому выпускному классу ещё одна отличница не помешает. Попутно выяснилось, что в 9-м классе мои бывшие и будущие одноклассники уже прошли тригонометрию, а здесь её ещё и не начинали. Мне следовало купить себе учебник, проштудировать его и сдать экзамен по тригонометрии, потому что оценка по ней шла в аттестат зрелости. Кроме того, мне надо было прочитать "Войну и мир" Толстого и написать сочинение. Этим я и занялась.
Летом мне дома не сиделось, не хватало воздуха, и я уходила в леса, которыми в то время был окружён Качканар.
Парк практически был началом этого леса, более-менее очищенным от сухостоя и украшенным танцплощадкой. А в лесу было полно бурелома. Но и там протоптали дорожки, по которым можно было пробраться на свободные от леса места: к водохранилищу или к Горе Любви - так называлась скала вблизи котлована, в котором возводили корпуса ГОКа. Несмотря на разносортность публики, работавшей на стройке, в Качканаре не было ни убийств, ни изнасилований, лес вокруг был вполне безопасным, в нём можно было бродить сколько угодно, никого не встречая.
Я устраивалась где-нибудь на камне или дереве возле котлована и читала "Войну и мир". Сам по себе этот роман не произвёл на меня должного впечатления. Философские вопросы Пьера меня не трогали, они были мне непонятны. Помню, что очень сочувствовала роману Наташи и Долохова. Наверное, из чувства противоречия. Мне хотелось, чтобы Наташа вырвалась из своего благополучного семейного круга, чтобы она полюбила по-настоящему, а не натужно, как это было с князем Андреем и Пьером впоследствии.
Чтобы удобнее было шататься по лесам и лазать по скалам, я сшила (впервые сама!) вельветовые коричневые брючки, сильно суженные к щиколотке, с разрезами по низу штанин. И эти разрезы я украсила крошечными колокольчиками. Так что теперь, когда я бежала, они тихонько позванивали, приводя меня в хорошее настроение. Как мне нравились мои брючата, слов нет! И я гордилась, что такое чудо смогла сотворить сама.
