Тогда, наверное, я поняла, что толкает папу писать. В нём был заложен такой мощный энергетический потенциал, что одной быстротекущей жизни ему было мало. Он реализовал себя в своих романах, представляя, какой бы была его жизнь, если бы он сделал то и не делал это, если бы у него было две руки, даже если бы он был женщиной… Таким образом, он вербально осуществлял, как говорит Веллер, максимальное действие, на которое был способен.

  

В "Юности" же я прочитала повесть Василия Аксёнова "Коллеги". Нельзя сказать, что она произвела на меня существенное впечатление, потому что по сюжету была похожа на многие советские повести. И развитие фабулы тоже - самое обыкновенное: молодой врач (один из трёх друзей-медиков) едет работать в далёкий северный посёлок. Там в него влюбляется местная медсестра, в которую, в свою очередь влюблён недавно освободившийся уголовник. Из ревности он пытается убить молодого доктора, тяжело его ранит, но от смерти его спасают друзья-врачи, приехавшие навестить его в этом медвежьем углу. Пока идёт операция, население посёлка стоит под окнами больницы и переживает - ну не соцреализмовская ли картинка?

Всё новаторство Аксёнова заключалось в том, что в "Коллегах" он пытался нарисовать портрет своего поколения, отличный от "правильных" советских парней с правильными речами и взглядами, прямых, как палка, крепких, как железо. Это аксёновское поколение хотя и беспутнее, но душевно тоньше предыдущего, и ищет свой путь, пытаясь нащупать свою связь с прошедшим и будущим.

  

Это поколение, рождённое в 30-е годы, ещё не так далеко ушло от своих отцов, оно ещё пыталось сохранять какие-то коммунистические ценности.

Наше же поколение рождённых в 40-е годы, как мне кажется, полностью "забило" на всё, что не связано с личной жизнью, с нашим драгоценным внутренним миром. Это о нас написал Наум Коржавин:

Василий Аксёнов пытался писать и о нашем поколении в повести "Звёздный билет", опубликованной в той же "Юности".

Там, правда, речь шла о столичных мажорах, решивших попробовать на вкус реальность жизни в провинции, и вместо того, чтобы поступать в институты, уехавших в Таллин пожить там, на Западе. Конечно, это были не совсем мы, а представление Аксёнова о нас. Мы были весёлы и беззаботны, не думали о завтрашнем дне, а жили только данным мгновением, упиваясь им, вычерпывая из сегодня всё, что оно может дать. Дух и почти культ СВОБОДЫ был отличительной чертой нашего поколения, он одинаково был свойственен и мажорам, и нам. Кому бы из нас не хотелось вот так, как Димка и Галя, посидеть в кафе, поваляться на пляже без присмотра старших?

И в повести была захватывающая любовная история: большая, большая, большая любовь, а потом предательство ради каких-то пошлых корыстных интересов. Я читала "Звёздный билет", как будто речь там шла обо мне. Моё воображение всегда позволяло мне войти в чужую ситуацию и сделать её своей. И когда я читала, как Димка сидел под дождём на мостовой у стен Домского собора, слушал, как в соборе гремит орган и плакал о своей утраченной любви, я плакала вместе с ним.

Тогда я ещё не знала, что и меня вскоре ожидает нечто подобное.