1956 год. 3-й класс. Начались смотры художественной самодеятельности. В моей жизни появились любимые фильмы. Долгожданный приём в пионеры. И папина война, которая снилась ему. Игры и забавы, конечно же, во дворе или на улице.
В 1957 году. Мы живём в Кировграде, я учусь в 4-м классе, учусь отлично, по-прежнему дерусь в ответ на дразнилки. выясняется, что Четвёртый завод спускаетс в речку Калатинку ядовитые ртутные отходы, и канава. по которой они текут пересекает нашу Октябрьскую улицу. Папа устанавливает брусья во дворе, и теперь есть где повисеть вниз головой и сделать 'лягушку'. Книги по-прежнему играют значительную роль в моей жизни;
1957 год. По-прежнему Кировград. Но с начала пятого класса начинается иная жизнь, жизнь подростка, полная противостоянию и товарищам по учёбе и, что особенно горько, семье. Одиночество в мире, с которым трудно смириться и которому невозможно подчиняться. Новые ощущения, половодье чувств. Начало жизни сердца
1958 год. Кировград. Пятый класс. Деятельное взаимодействие с миром и всё более глубокое погружение в свой внутренний мир. Книги и кино - вот основные инструменты познания и понимания жизни; Конфликты с одноклассниками; Любовь, занимающая всё больше места в голове и сердце;
1958-59 годы. Кировград. Шестой класс. Продолжается этап становление личности и взросление. Появляется склонность к литературной фантастике. Поэзия занимает всё большее место в голове и сердце. И по-прежнему, каждая, даже сама краткая встреча с ним, - событие неимоверной важности.
1959-60 год. Кировград. Седьмой класс. Взросление и сильная эмоциональность - жизнь сердца, где-то открытая, где-то прячущаяся в глубине души. Казалось, что продолжается время становления, но мысли, поступки и речи обретали всё большую глубину. Жизнь была сверх меры заполнена любовью, и всякое действие, всякое событие виделось сквозь призму любви;
1960-61 год. Кировград. Восьмой класс. Ранняя юность. У меня выковывается характер гордый и независимый. Нежелание подчиняться никому и ни в чём и, в то же время, стремление к лидерству во всём: в учёбе, в спорте, в межличностных отношениях с девочками в классе. Но в то же время сдержанность и осторожность в отношениях с Володей, сильное чувство к нему спрятано глубоко-глубоко;
1962 год. Качканар. Всесоюзная комсомольская стройка; Девятый класс. Ранняя юность. Живу под маской безудержного веселья и флирта. Нахожусь в центре внимания и даже принимаю участие в ВИА 'Девятый-бэ'; Пускаюсь во все тяжкие; Совершенно не нравлюсь себе. И школа не нравится. Учёба даётся слишком легко. Прошу родителей, чтобы отпустили меня в Кировград, доучиваться там в 10-м классе.
1962-63 годы. Кировград. Последний год в школе. 10-й класс; Тяжёлая жизнь. Начинаются размышления о жизненном задании человека; Зубрёжка отчасти помогает пережить то, что я вижу его с другой, и у них серьёзные отношения. Помогает волейбол и лыжный поход и разные поездки. Но всё равно я не снимаю маску, потому что сейчас НАДО быть гордой. А потом я уеду и больше никогда его не увижу.
Двадцать седьмого марта 1961 года мне исполнилось 15 лет, и по возрасту мне пора было вступать в комсомол. Надо сказать, что к пятнадцати годам мы уже переросли пионерию, во всяком случае, было такое ощущение. Пионерские галстуки мы старались не носить, прятали в карман. Если нам учителя делали замечания, то неохотно доставали их и повязывали на шею.
Не могу припомнить, чтобы в школе была ленинская комната или красный уголок, или ещё что-нибудь в этом роде. Поэтому школьный комитет ВЛКСМ собрался в радиорубке. Это была маленькая и узенькая комнатка вблизи женского туалета.
Возглавлял школьный комсомол (вы, наверное, уже догадались) Володя Глушков. Ему вообще нравилось пребывать в начальстве: пока был пионером, всегда выбирался председателем совета дружины, стал комсомольцем - вот вам, пожалуйста, стал секретарём комитета комсомола. Как это получалось, не знаю, но факт остаётся фактом: он всегда был начальником.
Незабываемая сцена. Комитет сидит на боковых стульях в радиорубке (там даже стола не было), Володя восседает в кресле в центральной части комнаты, за его спиной окно. Поза его самая вольная, полулежачая, он откинулся на спинку кресла, ноги расставлены, руки - за головой.
Я стою перед ним, а он лениво задаёт вопросы: какой тип правления в СССР, сколько орденов у ВЛКСМ, что произошло на Кубе, в заливе Качинос и так далее - проверяет мою идеологическую базу. И до того мне это показалось унизительным! Почти до слёз. Если бы я его так не любила, то возненавидела бы.
С возрастом, повидав начальников, я поняла, что нет для них большего наслаждения, как возвыситься над подчинённым. Вот за это я их и не люблю. Всяких начальников. Потому что, чуть обретя власть, они готовы унижать. Кстати, дело тут не в начальничестве, а именно во власти. Ну, сколько власти имеет уборщица или вахтёр? А ведь и они с удовольствием унижают всех, кого могут.
