1956 год. 3-й класс. Начались смотры художественной самодеятельности. В моей жизни появились любимые фильмы. Долгожданный приём в пионеры. И папина война, которая снилась ему. Игры и забавы, конечно же, во дворе или на улице.
В 1957 году. Мы живём в Кировграде, я учусь в 4-м классе, учусь отлично, по-прежнему дерусь в ответ на дразнилки. выясняется, что Четвёртый завод спускаетс в речку Калатинку ядовитые ртутные отходы, и канава. по которой они текут пересекает нашу Октябрьскую улицу. Папа устанавливает брусья во дворе, и теперь есть где повисеть вниз головой и сделать 'лягушку'. Книги по-прежнему играют значительную роль в моей жизни;
1957 год. По-прежнему Кировград. Но с начала пятого класса начинается иная жизнь, жизнь подростка, полная противостоянию и товарищам по учёбе и, что особенно горько, семье. Одиночество в мире, с которым трудно смириться и которому невозможно подчиняться. Новые ощущения, половодье чувств. Начало жизни сердца
1958 год. Кировград. Пятый класс. Деятельное взаимодействие с миром и всё более глубокое погружение в свой внутренний мир. Книги и кино - вот основные инструменты познания и понимания жизни; Конфликты с одноклассниками; Любовь, занимающая всё больше места в голове и сердце;
1958-59 годы. Кировград. Шестой класс. Продолжается этап становление личности и взросление. Появляется склонность к литературной фантастике. Поэзия занимает всё большее место в голове и сердце. И по-прежнему, каждая, даже сама краткая встреча с ним, - событие неимоверной важности.
1959-60 год. Кировград. Седьмой класс. Взросление и сильная эмоциональность - жизнь сердца, где-то открытая, где-то прячущаяся в глубине души. Казалось, что продолжается время становления, но мысли, поступки и речи обретали всё большую глубину. Жизнь была сверх меры заполнена любовью, и всякое действие, всякое событие виделось сквозь призму любви;
1960-61 год. Кировград. Восьмой класс. Ранняя юность. У меня выковывается характер гордый и независимый. Нежелание подчиняться никому и ни в чём и, в то же время, стремление к лидерству во всём: в учёбе, в спорте, в межличностных отношениях с девочками в классе. Но в то же время сдержанность и осторожность в отношениях с Володей, сильное чувство к нему спрятано глубоко-глубоко;
1962 год. Качканар. Всесоюзная комсомольская стройка; Девятый класс. Ранняя юность. Живу под маской безудержного веселья и флирта. Нахожусь в центре внимания и даже принимаю участие в ВИА 'Девятый-бэ'; Пускаюсь во все тяжкие; Совершенно не нравлюсь себе. И школа не нравится. Учёба даётся слишком легко. Прошу родителей, чтобы отпустили меня в Кировград, доучиваться там в 10-м классе.
1962-63 годы. Кировград. Последний год в школе. 10-й класс; Тяжёлая жизнь. Начинаются размышления о жизненном задании человека; Зубрёжка отчасти помогает пережить то, что я вижу его с другой, и у них серьёзные отношения. Помогает волейбол и лыжный поход и разные поездки. Но всё равно я не снимаю маску, потому что сейчас НАДО быть гордой. А потом я уеду и больше никогда его не увижу.
Осенью родители собрались в мамин отпуск в Ригу, решили погулять. Видно, ещё не все ещё деньги, оставшиеся от бабушки, истратили. А, может, решили потратить папин гонорар за единственную его повесть "Ты помнишь, товарищ…", напечатанную Свердловским книжным издательством в 1959 году. Папина повесть-хроника занимала 43 страницы и была посвящена Гражданской войне, а именно борьбе 3-го Екатеринбургского полка с белочехами.
Мы, особенно я, были уже вполне взрослыми, могли остаться одни. Как мы управлялись, я не помню, неделю-то без родителей вполне можно выжить и не просто выжить, а славно прожить. Плиту топить я умела, картошку варить - тоже, чай сделать - запросто. Молока и хлеба купить, это и Наташа могла. Жалко, тушёнки мало оставили, но супа на три дня мама сварила, так что особых трудностей с едой и теплом у нас не было.
Приехали… Купили маме новую шубу, коричневого меха, похожую на бурого медведя. Шуба была длинная, маме по щиколотку. К шубе полагалась такого же меха муфта и шапка. Мама в шубе выглядела, как барыня конца прошлого века. В этом наряде она была очень красива. Но, насколько я помню, шубу она так и не стала носить, обходилась старым пальто, муфтой играли мы с Наташей, а вот шапку она носила довольно долго. Ещё в 1968 году мама на фотографии была в этой шапке.
Заговорила про меха и вспомнила, что ещё мы играли маминым боа или горжеткой в виде рыжей лисы. Это боа представляло собой целую шкуру лисы: лапы, хвост, голова с глазками-бусинками. В раннем детстве я её боялась.
Уверена, что все идеи насчёт мехов: боа, шубы принадлежали папе. Странные были представления у папы, что должна носить жена мелкого провинциального ИТРа. Меха скорее подходили супруге директора завода, да и то… Жена нашего директора да и сам директор одевались простенько. Очень долго у них даже машины не было. Куда ж ездить-то в мехах? А ходить как: в валенках и шубе? Смешно. Вот мама и не носила ничего такого.
Мне родители привезли прибалтийское форменное школьное платье. Как я была рада! Это платье было совершенно не похоже на те, в которых ходили девочки нашего класса. Во-первых, у неё был круглый воротничок под горло, во-вторых, застёжка на спине, и, самое главное, она была очень тёмного синего цвета, такого, который сейчас называется "navy".
Я уже сто лет мечтала о таком воротнике стойкой, которые я видела на каких-то фотографиях гимназисток прежних лет в журналах. Ещё на платье была кокетка, отстроченная полосками защипов. Супер, супер!
Мои подруги так и расценили мою новую форму. Ну, и опасения насчёт того, что в новой форме запретят мне ходить только потому, что она не коричневая, не оправдались, учителя сделали вид, что не заметили нарушения. А, может, просто не захотели со мной связываться, ругаться из-за пустяков.
