Изнурительное напряжение, работа на износ, которой я жил по собственному желанию, не прошла даром. Сперва дали знать себя нервы, они оголились, как будто с меня сняли всякую кожную защиту. По малейшему поводу нервный срыв и чуть ли не скандал. А затем заговорили многочисленные раны, осколки и осколочки, застрявшие в теле, пуля в культе. Но и тут я не сдался. В плен к врачам эскулапам меня послала позабытая за войну ангина. Захрипели лёгкие, зашалило сердце. Угодил на больничную койку.

После операции по удалению осколка, особенно близкого к сердцу, я стал лучше себя чувствовать. Каждый день меня навещала Катя с детьми.

Меня угнетало безделье. Проснувшаяся энергия требовала действий. Я ходил по палатам, перезнакомился со всеми больными, перессорился с сёстрами и нянями, наговорил колкостей лечащему врачу Евгении Антоновне, как будто задался целью восстановить против себя весь медперсонал больницы.

Мне нужно было действие, схватка, я провоцировал её. Ограниченный палатным режимом, процедурами, лекарствами, какими меня глушили доктора, я стал невыносимым. Просился на выписку, не отпускали: рана не затянулась. Разругавшись по пустякам, нагрубив, я на другой же день шёл с извинениями и был столь искренен, столь убит раскаянием, что не простить меня было нельзя. А потом всё повторялось снова.

Спасли меня от хандры принесённые Гусевым радостные известия. Михаил Спиридонович показал мне приказ по заводу о принятии рацпредложения по пневмофурмовке. Мне полагалась премия в две тысячи рублей, выдали её Кате, она уже получила эти деньги. И ещё - самое радостное - Гусев принёс журнал "За цветные металлы", в нём было описание пневмофурмовочной машины на одной из западных медедобывающий фирм.

- Теперь мне понятна щедрость Елисеева, - просиял я. - Оставьте мне, пожалуйста, журнал, Михаил Спиридонович.

- Да-да, конечно, с тем и пришёл. Иван Семёнович просил отнести и передать, чтобы вы быстрее выздоравливали.

 

Рассматривая с лупой фотоснимок пневмофурмовочной машины в журнале, я хотел уловить идею, заложенную в западном проекте. Оказалось, что там пошли по такому пути: одиночный перфоратор-фурмовка как бы заменял одного рабочего фурмовщика. Значит, моя "катюша" от него сильно отличается. В ней - если сравнивать с западным вариантом - были и свои преимущества, и недостатки.

- Бумаги с карандашом у вас не найдётся, Михаил Спиридонович? - попросил я.

- А как же! Специально прихватил, знал, что потребуется, - сказал Гусев, вынимая свёрнутый с несколько раз лист светочувствительной "синьки" и пару карандашей.

 

И мир вокруг меня перестал существовать. Я погрузился в работу.

В коридорах больницы и в палатах надолго установилась тишина. Врач Евгения Антоновна, красивая брюнетка, с особым вниманием относилась ко мне. С Катей, приходившей к ней узнать о моём здоровье, она вела длинные беседы и поэтому многое обо мне знала.

Я проектировал новую "катюшу", нет, не по аналогии с западной. Просто пришла мысль совместить прочистку фурм с подачей кварца вдуванием. Раньше всегда подача кварца в конвертер производилась совками при остановленном дутье, то есть с замедлением процесса бессемерования.