Я заказал ещё водки. Ожидая официантку, закурил.

- Так вы думаете спровадить его обратно, Пётр Генрихович? - спросила Ася.

- Это его дело, - хихикал Унгер. - Может и остаться. У нас вакантных должностей хватает. Вчера вот один сторож уволился…

Я расплатился и пошёл к выходу. Проходя мимо них, я так посмотрел на Унгера, что тот поперхнулся.

- Так это, похоже и есть Басов! - воскликнула Ася.

 

Выйдя из кафе, я остановился у выхода и ждал, когда выйдет Унгер. Потом плюнул и пошёл в гостиницу собираться.

За какой-то час погода резко изменилась: подул сильный ветер, пошёл снег, не мягкий и пушистый, а злой, секущий лицо ледяным холодом. Идти было тяжело.

Уехать не удалось. Поезд на Свердловск ушёл, следующий - только через сутки.

Я долго бродил по улицам. Досада и раздражение, охватившие меня в кафе, прошли. Неприятный разговор растаял, как временная наледь. Ночь была холодная, но я ходил, не чувствуя мороза. Издалека было видно, что на втором этаже заводоуправления горели два окна.

Я возвратился в гостиницу только в двенадцатом часу ночи и прошёл к себе на третий этаж. Песня, долетевшая снизу, заставила меня вернуться. Я облокотился на перила, стоял и слушал. Сочное, шелковистое контральто выводило песню неизбывной женской печали.

По мраморным ступенькам я сошёл вниз, отыскал глазами певицу. В тёмно-синем панбархатном платье, сложив на груди руки, стояла она посредине холла. Плети светло-русых кос небрежно закинуты за плечи. Лица её не было видно.

Песню эту я слышал впервые, поэтому ловил каждое слово.

Певица подмигнула девчатам, стоявшим в холле, и сделала три шага по направлению ко мне, но остановилась, уронив руки и склонив голову.

Слушатели дружно захлопали. Я пошёл к себе.

Сидя на койке, я повторял слова понравившейся мне песни. Мелодия звучала у меня в голове. Хотелось петь.

Новая жизнь, которая ждала меня здесь, город с деревянными нештукатуреными домами и люди, населяющие его - всё казалось мне необыкновенно привлекательным. Я решил остаться.