Полина Андреевна Пискунова была отзывчива и добра. Ведь в работе с кадрами очень важна чуткость и внимательность. Она работала в "кадрах" всего лишь три года, но по своему опыту знала, как важно для поступающих на работу первое впечатление. Она видела, с какими надеждами они приходили на завод. Когда молодые специалисты протягивали Пискуновой свои новенькие, пахнущие типографской краской дипломы, она пожимала им руки, от души желая, чтобы каждый их них нашёл своё место на заводе. Она волновалась за них больше, чем они, возможно, волновались за себя, ходила по отделам, звонила начальникам цехов, надоедала главному инженеру. И, в конце концов, добивалась, чтобы вновь поступающих на работу специалистов принимали, с ними беседовали.

Ей хотелось сделать всё, чтобы отказ Горского не оставил у меня неприятного впечатления. Она не хотела с пустыми руками и нелюбезным ответом главного инженера возвращаться в отдел кадров, где я её ждал. Полина Андреевна знала, что все так называемые срочные и неотложные дела руководящих работников - не более чем ширма. Конечно, с другой стороны, главный инженер и действительно мог быть занят и поэтому отложил приём. Но Горский мог назначить собеседование, скажем, на завтра или отослать прибывшего к своему заместителю. Так или иначе, следовало проявить уважение к прибывшему на работу товарищу. Она ужасно мне сочувствовала: черная перчатка и неподвижность моей правой руки не ускользнули от её взгляда.

Раздумывая, что бы ей ещё для меня сделать, она решила пойти в недавно созданный технический отдел к Унгеру, временно исполняющему обязанности начальника.

- Что вы, что вы, Полина Андреевна! - замахал на неё руками Унгер. - Помилуйте. Подумайте, на что вы меня толкаете!

Он испугался не на шутку. "Пойти наперекор самому Горскому… Да она очумела, что ли?" - пронеслось у него в голове.

- С каких это пор проявление уважения и внимание стало преступлением? - возмутилась Пискунова.

- Вы меня не так поняли, - попытался выкрутиться Унгер. - Раз Николай Сергеевич не принял этого Басова, то у меня нет права его принять. У Николая Сергеевича, наверное, имелись свои резоны его не принимать. Как я могу пойти против него? Попросите кого-нибудь другого, а я не могу, - упавшим голосом сказал он.

Унгер был человеком, потерпевшим жизнекрушение. Его сняли с директоров института, потому что "он, оказывается, многого не понимал" и оттого на старости лет лишился не только должности и положения, а остался один без семьи и без друзей. Он не смел рисковать своим теперешним положением, чтобы не оказаться на самом дне.

 

От Унгера Пискунова пошла к главному механику завода Шерстнёву.

- Пожалуйста, - сказал Шерстнёв. - Только о чём я с ним говорить буду: я - механик, он - конструктор, - смеялся он, не договаривая.

- А в личном деле, насколько мне помнится, в графе "Образование" вы пишете: "инженер-конструктор", - напомнила Пискунова.

- Ладно, Полина… Чего тут хитрить? Дипломат из меня хреновый. Не велено говорить, но скажу. Не хотят принимать этого твоего Басова.

- Почему? Вы же лично давали согласие на его приём, когда Главк запрашивал. А теперь - на попятный?

- Почему, почему! Сама-то не видела, что ли? Мы думали, он здоровый. Звонили в Кыштым. Там подтвердили: да, толковый специалист. А оказалось: он без руки.