|
Басов Сергей |
ТЫ ПОМНИШЬ, ТОВАРИЩ... |
23 |
|
|
Перепуганные пленные жались друг к другу и лопотали:
- Браты… Браты…
- Чески солдат… Хотеть дому. Офицер реки…
На ломаном русско-чешском языке они пытались рассказать о том, как их обманули офицеры. Белокурые, курносые парни, они были почти уверены, что их расстреляют. И, рассказывая, они искали на строгих лицах "большевиков" хоть капельку сострадания. А когда поняли, что будут живы, заговорили обрадовано, быстро и совершенно непонятно.
Красноармейцы выносили решение:
- Пускай идут к своим, рассказывают.
- Думаешь, поймут? Посмеются над нами.
- Чомор их дери! Попадутся ишшо… Тогда…
- Отпустить!
Чехов накормили и - после митинга и горячих напутственных речей - отпустили.
Солнце уже село, но вечер всё не приходил. По деревне кучками и в одиночку бродили бойцы, свободные от нарядов. Белели девичьи платки, слышался смех. Где-то далеко, на северо-западе, давил землю гром.
Кучин с бойцами ходил провожать чехов до леса. Вернулся пасмурный.
Тоушканов ждал его на краю деревни, прислонившись спиной к дуплистой иве.
- Знаешь, кто были те, на мосту? - Кучин присел рядом с Тоушкановым. - Пулемётчики-чехи…
- Враги, - уверенно сказал Тоушканов.
- Враги, конечно. Но кто? Один был офицер, сын лавочника, националист, - продолжил Кучин с несвойственной ему ровностью. - И двое солдат, рабочие с завода "Шкода", социал-демократы.
- Раскис. Пожалел. Эх, ты! - вскинулся Тоушканов. - Они же в нас стреляли. Понимаешь ли ты это?! - кидал он тяжелые, как свинец, слова.
Кучин молчал. Только когда Тоушканов схватил его за ворот гимнастёрки, сказал:
- Всё, всё, Санька! Больше ты от меня такого не услышишь. Не тряси! Чёрт! Гимнастёрку порвёшь.
"Неужели моя ненависть к белым выдумана, вычитана из книг? - размышлял Кучин. - Потому я так легко поддаюсь чувству жалости? И отчего так остро воспринимается чужая смерть? Может, прежде чем пойти в техническое училище, надо было вдоволь поломать спину в забое, как Санька Тоушканов. Как бы я хотел быть таким, как он: твёрдым, немногословным, правильным…"
Тоушканову же по людской странности: любить в другом то, чего недостаёт в тебе, хотелось быть похожим на Кучина. Вот если бы он мог так же прямо выкладывать на суд товарищей свои сомнения. И чтобы потом от этого становилось легче дышать. И ещё Тоушканову хотелось легко и задорно смеяться, как Кучин.
|
23 |
|