|
|
| Сергей Басов |
СМОЛКЛИ ПУШКИ |
102 |
|
|
|
- Когда он погиб, я пошла в ЗАГС и зарегистрировалась… в благодарность взяла его фамилию. Вот так я стала дважды вдовой, маменька. А он, как и Сёма, жив оказался. Засыпал меня письмами. Узнал как-то, где я, и приехал. Зовёт с собой в Сибирь. Хороший он человек, маменька. Объявись он живой раньше Семёна, стала бы я его настоящей женой. Как перед богом клянусь вам, маменька, что ничьей я женой не была, только Сёминой. И сын у нас…
- Боже! - только и смогла произнести Елена Фёдоровна. - И что теперь с вами будет?
- Не знаю. Скорее всего, разлетимся все в разные стороны, всяк свою рану зализывать… до конца дней. А может - лучше мне головой в омут?
- Не надо так говорить, милая. Ты не для себя теперь обязана жить, а для ребёнка. И надо жить с кем-то, выбор за тобой. На союзе мужа и жены мир стоит, - сказала Елена Фёдоровна, и скупая понимающая улыбка скользнула по её лицу. - Не у людей спрашивай, как тебе быть, у сердца своего спроси. А теперь иди, милая. Тут уж я сама доберусь, - и она положила руку на склонённую голову Нади, как бы благословляя её.
XXII
Елена Фёдоровна не стала говорить Семёну о приезде Нади, полагая, что они как-нибудь да встретятся: невелик свет.
Так оно и оказалось. Семён пошёл в город и у базара неожиданно столкнулся с Надей. Прежде чем увидеть её, он услышал знакомый перестук каблучков - лёгкий и торопливый. Поднял голову - она!
- Надька…?!
- Сеня, милый! - радостно воскликнула Надя, признавая и не признавая своего возлюбленного в высоком седом военном, кособоком, с заправленным в карман пустым правым рукавом.
Она протянула к нему руки.
У Семёна помутилось в глазах. Перед ним во всём военном стояла его Надя, как прежде стройная и желанная.
И показалось Семёну, что зазвенели колокольчиками колечки её кудряшек из-под надетого набекрень - с бравадой - синенького беретика. А утратившее овальность загорелое личико с впалыми щеками, подсвеченное улыбкой и небесной голубизной широко распахнутых счастливых глаз, ждало чего-то необыкновенно чудесного, но и таило тревогу ожидания конца. Похоже было, что Надя сейчас скажет "я быстро" и сбежит, чтобы прийти в себя. Но может, Семёну это только показалось.
В военной шинели цвета хаки, синем беретике и белесыми кудряшками она казалась цветочком-незабудкой, облитой капельками утренней росы - вся жемчужная, искрящаяся.
- Надёнка! - не подавляя в себе радость, почти выкрикнул Семён. - Зорянка моя!
Одной рукой, порывисто и неумело, он обнял её и начал целовать киноварь пухлых солоноватых губ, ультрамарин лазоревых глаз, фарфоровую белизну и гладкость точёной шеи.
Надя отвечала ему так же горячо, сгибаясь под тяжестью его руки.
 |
102 |
 |
