|
|
| Сергей Басов |
СМОЛКЛИ ПУШКИ |
75 |
|
|
|
Нам пришлось побывать и на чужбине, пройдя по ней дорогами войны. Мы шли мстителями за поругание святынь своей земли и освободителями от чёрной чумы фашизма.
И вот, хотя дом твой родной ещё далеко, не чувствовал ли ты, подъезжая к Москве, что ты уже дома? И шумливая Москва разглаживала на твоём лице суровые складки - печать пережитого на войне. Как хорошо, дружище, стоять вот так на широких ступенях Курского вокзала! Ты всё забыл, ты очарован! Не думаешь, куда тебе идти. Не в силах совладать с собой, с охватившим тебя чувством радости, кричишь ей: "Здравствуй, Москва!"
Ты опьянён счастьем и не замечаешь, подхваченный людским потоком, как ты мчишься в торжественном гуле туннелей подземки в центр притяжения столицы - на Красную площадь. Выйдя из метро, долго смотришь затуманенными от счастья глазами на зубчатые стены и башни Кремля.
Здесь, в Кремле, тот, с именем которого в дни тяжелейших испытаний войны, ты, солдат, веря в победу, бился за каждый клочок родной земли. Шаг за шагом, всё глубже зарываясь в землю, пятились мы до самой Волги.
И вот в городе его имени мы смогли одолеть врага, стояли здесь насмерть. Мы шли и умирали с его именем на устах: "Вперёд! За Родину! За Сталина!" Мы не откажемся от этого имени никогда!
Красная площадь обезлюдела… А Парилов всё стоял и стоял, не в силах уйти.
Из рукавов улиц от храма Василия Блаженного подул холодный ветер. В разрывах между облаками показалось звёздное небо. Но ярче небесных звёзд горели на штыках кремлёвских башен кроваво-красные пятиконечные рубиновые звёзды. Их лучи дробились в крупных каплях дождинок, невесть откуда капнувших на шинель Парилова.
А может, это были и не дождинки…
XIX
С вещмешком за спиной Парилов топал подкованными сапогами по Москве. Он шёл, не зная куда. Не стоять же столбом всю ночь на Красной площади.
Только миновав Крымский мост, подвешенный на цепях, Парилов понял, что идёт к брату Захару по старому адресу - на Зубовскую улицу.
Когда-то в начале Тридцатых годов он жил здесь вместе с братом и его семьёй: женой Стешей и двумя племянницами. Работал копировщиком чертежей, а затем - чертёжником.
Уйдя жить в общежитие, навещал их. Обычно помогал колкой дров. Крикнет, бывало, Семён в окно невестке: "Стеша, работа для меня есть? Не надо ли дров напилить-наколоть?" - Есть, Сёма, одни кругляки остались, топить нечем". И Семён несколько часов без передыху пилит и колет дрова - невестке - польза, а ему - удовольствие.
Семён хотел повидать Захара, надеясь, что тот не в эвакуации.
Где-то около трёх часов ночи подошёл он к знакомой четырёхэтажке на Зубовской. Флигелёк, обшитый тёсом, в котором жил Захар, находился во дворе. На большом - венецианском - окне висела памятная Семёну плетёная штора. Похоже, в квартире никого не было.
Семён присел на завалинку под окном, прислонился к стене и закурил. Думать ни о чём не хотелось, всё передумано в поезде. Незаметно подкрался сон.
 |
75 |
 |
