- Должность вам какую определили? - выпытывал старик.

- Наши должности - народные. Рекомендовали…

- Понятно. Значит, как народ скажет… - старик помедлил и, понизив голос, спросил: - А вы на фронте не встречали ненароком такого… лейтенанта Петра Калюжного?

- Что, без вести…?

- Без вести… - старик глубоко вздохнул, грусть плескалась в его глазах. - Муж моей внучки Симашки. Сына нам оставил, Юрку.

  

Вагон при движении поскрипывал. Ехали медленно. Свечка над дверью подрагивала.

  

- Как вы жили-то тут? - спросил Марченко после продолжительного молчания.

- Всяко жили, мил человек. Приходилось и без хлеба. Перебои с хлебом? Подождём! Армии, сынам нашим - хлеб в первую очередь. Они там - в смертях… А мы сдюжим, старикам не впервой. Скрипим, а робим. Вот ребят молодых жалко. Малые - зелены да жидки, того и гляди зачахнут. Ну, глаз с них не спускали, помогали, конечно. Ить выучились мальцы. Отцы придут, показать не стыдно. "Львята, малые котята!" - неожиданно старик развеселился и расцвёл множеством морщин. - Глазырин, а может, Козырин, есть такой мастер у металлургов. Он им это прозвище дал. Метко! Чуть что, глядь, а они "царапают" друг друга "львята и есть".

Ну, вот… Старый да малый, девчонки да жёны робили, и честь наших воинов не посрамили. Виниться не в чем. А что девки-то в вагоне взбеленились, так это с каждым случиться может, - старик говорил, а сам про себя кое-что прикидывал. - Вы, часом, не парторг? - разрешил свои прикидки старик. - Не удивляйтесь. Внучка моя, Симашка, секретарём при директоре Турлапове. Она сказывала: "Ждём-де парторга".

- Да. Я - парторг, Марченко - моя фамилия...

- Добро пожаловать. А я - Овчинников, в партии с 1898 года.

- Рад познакомиться со старым большевиком. Уралец?

- Из Сибири. Род наш с Амура. И незнакомый вы человек, а скажу. Много кто к партии прилип, а по нутру своему совсем никак партии-то не подходит. Не могу мириться, коли вижу неправду. Через это я одинок и остался. Вы как думаете?

- Думаю, правды в одиночку не добиться.

- Может, и верно. Но для большой правды и сила нужна большая. А где её взять?

- Народ… Партия..

- И я так думал когда-то. Партия… А в партии-то дворяне Сахновские, живоглоты Городецкие. Разные другие присосались. Не люблю я их. Попробуй, скажи что - задавят! И народ над ними смеётся, значит, тоже не любит. Ей-богу, добраться бы до Москвы, да сказать: "Что хотите, то и делайте со мной. Неправда сердце жжёт лютым морозом. Заполонили правду сорняки: чертополох, полынь да крапива. Нет в ней места честному человеку, колючки эти лицо обдерут, ноги-руки исколют! Прополоть бы!" Да разве до Москвы дойдёшь!

  

Вагон остановился. Паровоз встал перед семафором, давал гудки, просился. Женщины спали или делали вид, что спят.

  

- Говорите: чертополох, полынь да крапива, - раздумчиво произнёс Марченко. - Есть такое дело. А на каком поле нет сорняков? Как ни паши, ни борони, лебеда первая всходит. Но хлеб-то едим из пшеницы… не из лебеды, а?