|
| Сергей Басов |
СМОЛКЛИ ПУШКИ |
2 |
|
|
Турлапову, этакому любителю "штурмануть" в работе, сперва такое было по душе. Но потом он понял, что человек долго не может находиться в таком напряжении. Он начал опасаться, что через три-четыре месяца народ выдохнется. А война, похоже, грозила затянуться. В большой драке, чтобы победить, надо было перестать горячиться и подгонять рабочих.
И это дало свои результаты. Появились "трёхсотники" - рабочие, выполнявшие три нормы за смену. За ними - совершенно невероятно - были достигнуты новые высоты в производительности труда у рабочих "пятисотников" и "тысячников".
Рабочие не считали себя героями. Просто они честно, по-солдатски делали свою работу на тыловом фронте.
Как же назвать то, что происходило в те годы на заводе? Штурм? Нет - штурм недолог. Непрерывный штурм? Пожалуй. Вернее, это был гигантский взрыв патриотизма, всенародный, всенарастающий, переходящий все границы понимания.
И вот - расплата. На работу шли усталые, выжатые непрерывной гонкой люди.
Проходя мимо заводоуправления, рабочие посматривали на светящиеся окна директорского кабинета на втором этаже. Им было приятно видеть, что не одни они встали спозаранку и идут на смену, а с ними их директор.
Но находились и те, кто считал, что не было особой нужды директору жить всю войну в кабинете. Это были старые рабочие-партийцы. Обсуждать действия директора они считали своим правом, завоёванным революцией.
Старая партизанская гвардия собиралась у фурмовщика Елисеева: бывший комиссар Овчинников, ныне комендант заводоуправления; бывший лихой пулемётчик Драгунов, теперь - машинист мостового крана. Собирались и обсуждали начальство, особенно доставалось директору.
- Перебрался, видите ли, в кабинет, - ворчал Елисеев. - Ровно нельзя телефон на квартире поставить. Когда надо - на завод вызовут. Эка уйма времени - из дома до завода добежать! С квартиры на пять минут дольше, чем из кабинета. За это время светопреставления не случится. Показное это, ребята.
- Показное, говоришь? - не соглашался Иван Карпович Овчинников, самый старший по возрасту, ссохшийся и не просто поседевший, а белый с зеленью - ему шёл девятый десяток. - А вот и ошибаешься, Афоня.
- А Поликша-то, ребята! - перебивает Драгунов. - На другой день после объявления войны пришёл в цех в будёновке. Вот умора! Поликша, оказывается, на Гражданской был конником! Ни в жисть бы не подумал!
Драгунов - седой, как бобёр, носит очки, но душой не стареет, а какой танцор - молодых за пояс заткнёт!
- Не один Поликша, - добавляет обстоятельно тугодум Елисеев, шевеля густыми бровями.
Он не одобрял Драгунова, не любид его за "молодую - не по возрасту - прыть". И потому считал необходимым каждый раз одёргивать его, хотя Драгунов и говорил почти то же самое, что и Елисеев. Весёлая манера речи Драгунова придавала шутливый оттенок серьёзной теме, и Елисеева это коробило.
- Видели? У технолога Сахновского голова дёргается, ровно он контуженный. Что за порча на него напала? А главный инженер Горецкий обрядился в рабочую спецовку, в ней и ходит. Сам-то он - обогатитель, а спецовку надел суконную, металлурги такие носят.
- И как ты всё это объясняешь, Афоня? - спросил невозмутимый Овчинников.
- А чего тут объяснять? Поликша испугался, как бы не забрали на фронт. Вот тебе и всё объяснение.
 |
2 |
 |
