Траншея видится окопным проспектом. Сторона, обращённая к противнику, изрезана нишами. Ниша - дом солдата и его же рабочее место. Здесь солдат спит, ест, стреляет, а придётся… и умирает. Поэтому в обжитой стрелковой ячейке чистота и порядок. В стенах ниши - печурка и несколько углублений: отдельно для патронных обойм, для кедровых шишек гранат, для блестящих карандашиков запалов. В углу ячейки - обыкновенная крестьянская лопата с длинным черенком. В ногах - распечатанная коробка - россыпью патроны. На заплечике бруствера торчит приклад винтовки, установленной для ночной стрельбы. Затвор винтовки укрыт куском жести или фанеркой. Рядом с прикладом винтовки мокнет забытая каска.

На тыльной стороне траншеи - несколько землянок в два наката. Там и отсиживаются в дождь солдаты. Из-под задубевших на дожде плащпалаточных дверей тянет теплом и махорочным дымом. Слышится густой солдатский переговор, как шмелиное жужжание в сыром гнезде.

- Льёт…

- Шпарит…

- У фрицев, поди, подтекает…

- У нас - тоже…

Запыхавшиеся разведчики ввалились в траншею.

- Что? - метнулся Парилов к Чистову.

- Всё в порядке, товарищ капитан. Всё по-прежнему, изменений нет.

  

Сверили часы, уточнили сигналы.

  

- За мной! - скомандовал Парилов.

Он легко приподнялся на руках из траншеи и, оттолкнувшись, скользнул по брустверу в темноту. Разведчики, один за другим, быстро нырнули вслед. Ночь поглотила их.

  

Пехотинцы высыпали из землянок, заняли свои ниши.

Прошёл по траншее командир роты, предупредил каждого: без команды не стрелять.

  

Примерно через полчаса в стороне, куда уползли разведчики, раздалась автоматная очередь: словно кто разрезал полотно ножом.

И тут же враз порскнуло с десяток автоматов. Заметались ракеты. Тупо прозвучали взрывы гранат.

Немцы кинули наугад по окопам несколько мин.

Какой-то солдат не выдержал напряжения: выстрелил. Вспыхнула шалая перестрелка.

Командир роты попытался остановить стрельбу:

- Прекратить огонь! Своих постреляете…

  

Из темноты группами и поодиночке показались разведчики. Шли они в полный рост, не пригибаясь. Вдогонку им неслась прощальная свиристель.

Василий и Серёжа Листовой тащили волоком "языка", замотанного в плащ-палатку. Они двигались быстро, почти бежали, потные и разгорячённые недавней схваткой.

Коля Чистов нёс на закорках Мишку-одессита, поддерживая его руками, и от тяжести сильно клонился вперёд. Мишкины руки, такие ловкие, теперь безвольно свешивались с плеч друга, голова болталась из стороны в сторону,